мобильник, включила фонарик и осветила себе путь. На ступеньках ненужной и промокшей макулатурой валялись листовки с объявлениями, бесплатные газеты и даже чье-то письмо. Вика подняла его, прочитала адрес и имя получателя и нахмурилась. Осторожно пощупав конверт, она поняла, что там лежит что-то твердое. Надорвав бумагу, Вика вытащила красивую открытку с теплыми поздравлениями. Поздравлениями со свадьбой. Олина родственница из Сибири, видимо, побоялась, что почта сработает, как обычно, и отправила открытку заранее. Хорошо хоть, что Оля к своему почтовому ящику уже месяц не подходила. Конверт вместе с открыткой отправился в мусорку, собственно, как и Олина свадьба.
Ключ, как назло, оказался на самом дне необъятной Викиной сумочки. Дверь поддалась не сразу, и Вика даже подумала, что Оля успела сменить замок, чтобы надоедливая подруга больше не лезла к ней в душу. Но нет, дверь все-таки открылась, и Вика тихонечко вошла.
В квартире царила тьма из-за ненастной погоды, завешанных штор и мрака в сердце хозяйки. Из спальни не доносилось ни звука, и у Вики похолодело все внутри, но она сразу же отогнала тревожные мысли. Оля не такая! Она сильная, она не будет творить глупости. И все же Вика приоткрыла дверь, заглянула внутрь и выдохнула, и только сейчас поняла, что задерживала дыхание. С кровати доносилось тихое сопение.
— Ну, и умница, — прошептала Вика и прикрыла за собой дверь.
Грязную одежду она сняла и забросила в стиральную машинку. Вика хотела и себе такую же, но пока не могла себе позволить. Чудо-машинка не только отлично стирала, но еще и высушивала. А вещи из нее, даже утюжить не нужно было — хоть сразу надевай. И стоило сие сокровище, как четыре Викины зарплаты.
В шкафу нашлись ее старые спортивные штаны и майка — их Вика надевала, когда хозяйничала у Оли в доме. И за последний месяц эта одежда почти стала ее униформой.
— Доброе утро.
Вика едва не подпрыгнула, когда услышала голос подруги. Она-то ведь думала, что та, как обычно, проспит часов до девяти-десяти. И сегодня ее Вика будить не собиралась, тем более, что хотела приготовить для нее шикарный завтрак, чтоб хоть как-то вернуть ей радость жизни.
— Доброе! Оль, ты меня так заикой сделаешь!
— Извини.
Больше похожая на восставший из могилы труп невесты, чем на живую девушку, Оля стояла, прислонившись к дверному косяку, и рукой придерживала так и норовившие упасть пижамные штаны.
— Кофе будешь? — улыбнулась Вика.
— Буду. — Оля медленно, чтобы не уронить штаны, подошла к подруге, обняла ее одной рукой и сказала: — Спасибо.
— За что? Я же еще его не сварила.
— За все, Вик, за все.
Пока Оля принимала душ и переодевалась, Вика хлопотала на кухне. Она как раз допекала последний блинчик, когда зазвонил ее телефон.
— О! Вась, доброе утро! Ты что, только проснулся? Васька, ты обалдел?! Ты ж в школу опоздаешь! Тебя бабушка забыла разбудить? А… Понятно… Ну, если ко второму уроку, тогда ладно. Я у тети Оли. Хорошо, передам. Ага. Зубы не забудь почистить. Ага. Я тебя тоже люблю. Пока.
Вика с улыбкой посмотрела на экран телефона, на котором была их совместная фотография с сыном. На ней они стояли в обнимку, а лица их были перемазаны мукой. Тогда они вместе готовили шоколадный торт, и именно Оля сделала это фото.
— Большой он у тебя уже.
Вика подняла глаза от телефона, и ее улыбка стала еще шире.
— Ага. Четвертый класс уже. Васька тебе, кстати, привет передавал.
— Спасибо.
— Чего стоишь в дверях, как бедная родственница? Садись — сейчас есть будем.
Пока Вика ставила перед ней блинчики, поливала их клубничным вареньем и заваривала кофе, Оле все больше и больше становилось стыдно. Она здесь распустила сопли из-за неудавшейся свадьбы и предательства жениха, а Вика не побоялась родить в пятнадцать, несмотря на осуждение и отсутствие помощи. Даже ее мать, бабушка Васи, приняла внука только, когда тому исполнилось пять. И все это время Вика тянула все на себе одна. К счастью, тогда была жива прабабушка Васьки и не дала внучку в обиду и приютила, хоть не могла помочь ни деньгами, ни присмотром за младенцем. Никто, кстати, так и не узнал, кто был его отцом.
— Ты ешь, давай. Мясо на костях отращивай!
— Угу.
Вика что-то рассказывала, но Оля ее не слышала. Она смотрела, как ее лучшая подруга уплетает блинчики и кладет в кофе квадратики коричневого сахара. Раньше в доме у Оли такого не было.
— И мне.
— Что тебе?
— Положи и мне.
— Что? Сахар?
— Да.
— Ты же без сахара всегда пьешь. Сама говорила, что это гадость редкостная. Все равно положить? Уверена?
Сперва Оле не понравилось, она хотела даже отставить чашку в сторону, но заставила себя продолжить. Постепенно вкус начал меняться, и на предпоследнем глотке Оля поняла, что теперь будет пить только такой кофе.
Глава 4 — Чудесное утро
Одиннадцать месяцев назад
Первый декабрьский снег пошел ровно в полночь, и снегопад не останавливался до тех пор, пока не укрыл сверкающим покрывалом сонный город. Пушистые белые кучи укрыли давно не мытые машины и валяющийся на земле мусор. Такой красоты, такого спокойствия бомж Валера не помнил давно.
А утро началось с радостных криков детей и ворчания дворников вкупе с водителями. Только Оля ничего это не слышала: сладко спала в новенькой мягкой пижаме с розовыми единорогами — подарок Вики. Наверное, впервые за долгое время ей ничего не снилось, и в этом была благодать. Никакой тревоги, никаких мечтаний. Блаженное забытье.
Уже несколько дней Вика к ней не заходила. И она, и ее сын Васька простудились и теперь отлеживались дома под теплыми пледами, запасшись пачками имбирного печенья. Ну, а горячий чай с лимоном у них и так всегда лился рекой. Зато у Оли дома исчезла почти вся еда.
Именно голод и заставил Олю проснуться. Урчание в животе оказалось громче будильника, а его-то как раз переставить на пять минут и не получалось. Первым на пол упало одеяло, а за ним сползло и до конца не вырвавшееся из объятий сна тело. И только на кухне Оля, наконец, пришла в себя. И когда увидела белоснежное великолепие, глаза ее распахнулись, и вся она замерла в восхищении.
— Зима пришла…
На улице ребятня успела до уроков слепить снеговика, и кто-то даже принес настоящую морковку, причем очищенную. На припаркованных под окном машинах кто-то что-то написал, и, приглядевшись, Оля с удивлением поняла, что ничего непристойного,
