— И как я мог приехать в Вегас без темных очков? — пробормотал он. — Солнце тут сияет триста шестьдесят шесть дней в году.
Девочка на сиденье рядом с ним усмехнулась и поправила наушники.
— Это же мой папа. Рассеянный профессор.
— Бывший профессор, ты хочешь сказать.
Дорога впереди превратилась в пылающую белую линию. Солнечные лучи, казалось, выжгли вокруг всю пустыню, превратив деревья юкки и креозотовые кусты в бледные призраки. Уорн коснулся ладонью окна и тут же отдернул руку. Полвосьмого утра, и уже за сорок градусов снаружи. Даже взятая напрокат машина будто приспособилась к местным условиям — регулятор кондиционера застрял на максимальной отметке.
Возле Индиан-Спрингс слева появилось низкое плато — база ВВС «Неллис». Через каждые несколько миль по обочинам появлялись новые сверкающие бензозаправки. В этой безжизненной пустыне они казались Уорну совершенно неуместными.
Он бросил взгляд на лежащую между сиденьями папку с картой, приколотой к ней. Уже недалеко. Вот он — знак съезда с шоссе, ярко-зеленый, новенький, с иголочки. «Утопия. Одна миля».
Девочка тоже заметила знак.
— Мы все-таки доехали? — спросила она.
— Очень смешно, принцесса.
— Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты называешь меня принцессой. Будто я маленький ребенок.
— Порой ты ведешь себя как маленький ребенок.
Она нахмурилась и прибавила звук на плеере. Глухие удары стали слышны даже сквозь шум кондиционера.
— Осторожнее, Джорджия, перепонки лопнут. Что ты там слушаешь?
— Свинг.
— Что ж, хоть что-то новое. В прошлом месяце был готический рок. А еще месяц назад — что?
— Евро-хаус.
— Евро-хаус. Не можешь выбрать стиль, который тебе нравится?
Девочка пожала плечами.
— Я для этого чересчур умная.
Стоило им съехать с дороги, как ее поверхность тут же изменилась — из потрескавшегося серого бетона федеральной трассы девяносто пять, похожего из-за многочисленных ремонтов на шкуру рептилии, она превратилась в гладкое красноватое покрытие с большим количеством полос, чем на шоссе, которое они только что покинули. По обеим сторонам дороги грациозно склонялись изящные фонари. Впервые за двадцать миль Уорн увидел впереди другие автомобили. Шоссе начало плавно подниматься над солончаковыми равнинами. Несколько раз ему встретились белые щиты с синими буквами, гласящими одно и то же: «Стоянка для посетителей прямо впереди».
Парковка, почти пустая в этот ранний час, выглядела невероятно огромной. Следуя за стрелками, Уорн проехал мимо группы больших машин, казавшихся крошечными, словно насекомые, на фоне асфальтового простора. В свое время он недоверчиво фыркнул, когда кто-то сказал ему, что за день парк посещают семьдесят тысяч человек; теперь же он был склонен в это верить. Джорджия оглядывалась по сторонам. Несмотря на свойственный подросткам внешне безразличный вид, она не могла полностью скрыть волнение, охватившее ее.
Еще через полторы мили они оказались в передней части парковки, возле длинного низкого здания с яркой стилизованной надписью «вход» вдоль крыши. Здесь было больше машин, толпились люди в шортах и сандалиях. Когда он подъехал к шлагбауму, появился служащий парка и жестом показал Уорну, чтобы тот опустил окно. На нем была белая рубашка с короткими рукавами и вышитой на левой стороне эмблемой в виде маленькой птички.
Уорн достал из папки ламинированную карточку. Служащий внимательно изучил ее, затем снял с пояса цифровое перо и взглянул на экран. Мгновение спустя он вернул пропуск, дав знак, что можно ехать дальше.
Ученый припарковался рядом с чередой желтых трамвайчиков и опустил карточку в карман рубашки.
— Приехали, — сказал он, задумчиво разглядывая здание у входа.
— Надеюсь, назад ты вернешься без Сары?
Застигнутый врасплох вопросом, Уорн посмотрел на Джорджию. Дочь выдержала его взгляд.
Удивительно, насколько порой она умела читать его мысли. Возможно, все дело в том, сколько времени они провели вместе и в какой степени готовы были положиться друг на друга в последние годы. Но порой это весьма раздражало. Особенно когда дело касалось самых сокровенных мыслей.
Девочка сняла наушники.
— Папа, лучше не надо. Она кого хочешь задолбает.
— Следи за языком, Джорджия. — Он извлек из папки маленький белый конверт. — Знаешь, похоже, на свете нет ни одной женщины, которую бы ты одобрила. Хочешь, чтобы я остался вдовцом до конца жизни?
Возможно, он выразился чересчур резко. Девочка лишь закатила глаза и снова надела наушники.
Эндрю Уорн любил дочь больше всех на свете, можно сказать, души в ней не чаял. Но он никогда не предполагал, насколько тяжело окажется жить и воспитывать ребенка в одиночку. Порой ему казалось, что ничего хорошего из этого не выйдет. Именно тогда он острее всего ощущал, насколько ему не хватает его жены Шарлотты.
Снова взглянув на девочку, он вздохнул и распахнул дверцу машины.
В салон тотчас же ворвался раскаленный воздух. Захлопнув дверцу, Уорн подождал, пока Джорджия наденет рюкзак и последует за ним, а затем вприпрыжку побежал по сверкающему бетону к транспортному центру.
Внутри царила приятная прохлада. Отделанный светлым деревом и полированным металлом, центр выглядел безукоризненно и официально. Направо и налево тянулись до бесконечности стеклянные окошки касс — свободные, кроме одного прямо впереди. Уорн снова показал пропуск, и они зашагали по ярко освещенному коридору. Он знал, что примерно через час здесь будет полно измученных родителей, непоседливых ребятишек, щебечущих экскурсоводов. Сейчас же вокруг было пусто и тихо, если не считать рядов металлических ограждений и стука каблуков по идеально чистому полу.
У посадочной платформы ждал приземистый серебристый монорельс с открытыми дверями. По обеим сторонам его тянулись огромные окна, сходившиеся наверху у транспортного механизма, прикрепленного к рельсу над головой. Уорн никогда раньше не ездил на подвесном монорельсе, и подобная перспектива его не вдохновляла. Он видел сидящих внутри пассажиров, в основном мужчин и женщин в деловых костюмах. Оператор направил их в первый вагон — безупречно чистый, как и все здесь. В нем не было никого, кроме рослого человека впереди и невысокого мужчины в очках сзади. Хотя состав еще не покинул центр, рослый деловито оглядывался по сторонам, и на его одутловатом лице с нависшими бровями застыло напряженное ожидание.
Уорн пропустил Джорджию к окну и сел рядом. В то же мгновение раздался негромкий мелодичный сигнал, и двери бесшумно закрылись. Последовал короткий толчок, и вагоны начали плавно набирать ход. «Добро пожаловать в монорельсовый поезд Утопии, — послышался ниоткуда и отовсюду сразу женский голос, не обычный, какой Уорн часто слышал в системах оповещения, но глубокий и проникновенный, с едва заметным британским акцентом. — Время в пути до Ядра составляет примерно восемь минут тридцать секунд. Для вашего удобства и безопасности просим оставаться на своих местах в течение всей поездки».
