подпоясаться.
Школьное образование после шестого класса я всегда считал пустой тратой времени – куча лишней информации, которая мне вряд ли пригодится в жизни. Ну, может, кроме истории и литературы. Учителя, очевидно, разделяли это мнение и не докучали мне своими предметами, не глядя ставя «удовлетворительно».
Наступил май 2002 года, занятия в экстернате, где за год я закончил десятый и одиннадцатый классы, подходили к концу. Не то чтобы я сильно напрягался – все происходило само собой. Я просто ходил иногда на пары и являлся на экзамены, где нам почти официально разрешали списывать. Как показала практика, этого было достаточно, чтобы получить аттестат без троек. О школе уже можно было забыть, раз и навсегда перевернув эту страницу.
Впереди маячило лето, на которое я не планировал ровным счетом ничего кроме отдыха. Дни напролет, 24х7, я бездельничал со своими друзьями-рэперами, меряясь шириной штанов и в камень накуриваясь марокканским гашишем. В сущности, не уверен, что он имел какое-то отношение к Марокко, но парень, который нам его продавал, утверждал, что в него добавляют яд скорпиона. Мы смеялись над этим придурком, но сама идея всем нравилась. Еще мы играли в Контер-страйк в компьютерных клубах и стритбол на площадке у дома. Ну, и без телочек, конечно не обходилось.
У Маши, девушки моего приятеля, были прямые темные волосы и идеальная белая кожа с легким румянцем на красивом, озаренном огромными серыми глазами лице. Еще были длинные ноги и чокнутая грудь третьего размера. Маша часто тусовалась с нами.
В тот день мы торчали в баскетбольной коробке во дворе на Беговой улице в ожидании куска гашиша. Солнце мягко пригревало асфальт, трава и листья деревьев, успевшие уже покрыться внушительным слоем городской пыли, монотонно шелестели на ветру. Из огромного кассетного магнитофона, какие носили на плечах би-бои из восьмидесятых – доносились скрэтчи и рифмы Eric B & Rakim. Парни бросали мяч в кольцо, а я сидел чуть поодаль на земле, спиной опершись о деревянную стенку коробки, и записывал в блокнот рифмы, время от времени поглядывая на пританцовывавшую в паре шагов от меня Машу.
за несколько мгновений до удара в гонг
я выхожу на ринг – еще один раунд
ухожу от ударов как donkey kong
чтоб последнего врага отправить в нокдаун
как спаун наношу удар за ударом
фактически задаром из темного угла
дождавшись врага и выдохнув паром
ко лбу его приставляю два блестящих ствола
bang! bang! …
Рифма не шла, у меня никак не получалось сконцентрироваться и продвинуться дальше этих двух несчастных четверостиший – я все время отвлекался на Машины прелести, мерно подпрыгивавшие в такт бита и басов.
– Бля! Да это же просто не по-христиански! – не выдержал я наконец.
– Что? – перестав танцевать, Маша удивленно посмотрела на меня.
– Да ничего, блин, все классно…
Она со снисходительным видом пожала плечами и поспешила сменить тему:
– Уже знаешь, куда будешь поступать?
– В МГУ, на журфак, – ответил я машинально.
– Серьезно? – мне показалось, что она оживилась, – а я – на юрфак. Жаль только, они в разных частях города находятся – так бы вместе учились.
Услышав это, я со свойственным юности максимализмом, немедленно сделал вывод, что она меня хочет. Черт, мне было всего пятнадцать, и уровень тестостерона просто зашкаливал – кровь била то в голову, то ниже пояса – и ради перспективы провести пару часов в постели с этой крошкой я был готов забить на журналистику и посвятить себя юриспруденции, кибернетике, нидерландистике – да чему угодно.
– А может и на юрфак, – напустил я тумана, – пока не решил.
– Было бы круто, – улыбнулась Маша, – если правда надумаешь, могу поделиться конспектами.
Вот это звучало заманчиво.
Тем же вечером я сидел дома над тарелкой пасты и, подперев рукой голову, уже минут пятнадцать пялился в одну точку. Мама успела загрузить посудомойку и накормить собаку; на улице, как по команде, зажглись фонари, а я все сидел и думал о Машиных сиськах: как они там, интересно?
– Ма, – вдруг опомнился я.
– Что, дорогой? – не глядя на меня, ответила мать и закрыла окно, чтобы заливавшаяся во дворе сигнализация не мешала нашему разговору.
Сформулировав про себя то, что созревало в моей голове уже несколько часов, я осторожно произнес:
– Я понял, что хочу быть юристом.
– А что случилось? – уточнила мама, как ни в чем не бывало, стараясь не выдавать настороженности.
– Думаю, это мое призвание… – поделился я и в тот момент действительно в это поверил.
– Что ж, – она облегченно вздохнула и, снисходительно улыбнувшись, ответила, – почему бы и нет.
Все решилось на другой день. Роль ментора в кампании моего поступления играл один славный профессор, друг семьи. Мама позвонила ему и сообщила, что Марик нашел в себе новое призвание и теперь жаждет стать юристом, а она, как родительница, готова этому способствовать. Собственно, так я и не стал журналистом. Впрочем, уверен, профессия не много от этого потеряла.
В МГУ же я оказался лишь год спустя. Последующие осень, зима и весна стали для меня сущим адом без друзей и свободного времени – я впахивал как раб на галере, занимаясь с репетиторами по истории, обществознанию, английскому и литературе. Меня дрючили, как шлюху в кабине грузовика, так, что к маю 2003-го я уже и не помнил о существовании этой Маши или как там ее звали.
3
С Муслимом мы познакомились в июне 2003 за пару дней до первого вступительного экзамена на юрфак, во время консультации по литературе, проходившей в Первом Гуманитарном корпусе МГУ – или, проще говоря, на гуме. Я и мой кореш Изя, шарообразный горский еврей в джинсовой куртке, которую сам он называл почему-то жилеткой, скучали на последнем ряду поточной аудитории, когда, распахнув видавшую виды дверь из потрескавшегося ДСП, с большим опозданием вошел бледный худющий абрек с невиданным доселе гонором и тяжелым взглядом. На нем была вызывающе неприталенная рубашка, модного, за пару лет до того, синего цвета, неприглядные узкие джинсы и немыслимые туфли с острыми носами, длиной стремящимися к бесконечности. В водворившейся тишине он, гулко цокая каблуками о вздутый почерневший паркет, поднялся на самый верх и уселся рядом с нами на одно из откидных сидений с разодранной дерматиновой обшивкой и торчавшими из него обрывками рыжего поролона. Консультация возобновилась. Мы с Изей были отрезаны от выхода и, молча глядя
