в ней. Ужасное ощущение. Потом, слава богу, все наладилось.
Тут дико затряслось что-то сбоку. Телефон с секунду подергался, потом во всю силу выдал турецкий марш. Самый Шеф звонит! Так впускать маму или нет? Шеф явно по вопросу Того Сайта, и разговор займет минут двадцать, если не больше. Чего доброго, и с продолжением в видео-конференции. За это время мама точно на хор уйдет.
Поэтому Титов медлил. Просто сидел, тупо смотрел в пространство за окном, и пытался поймать хоть одну четко сформированную мысль. Мыслей не было. Мама! Мама, ну зачем, зачем ты постучалась ко мне?..
Титов закрыл глаза и нажал мизинцем на клавиатуру. И вдруг почувствовал, что в груди его что-то оборвалось. Как будто ушло, потерялось что-то ценное и важное.
— Что с тобой? — шеф был в своем стиле и настроении. — Голос у тебя такой, как будто кто-то умер!
Титов уже подключил гарнитуру, положил на телефон на стол, чтобы освободить руки.
Нет, — медленно проговорил он. — Просто я только что добавил маму в друзья.
Вы Ж понимаете?
— Интересный рассказ, — сказал редактор. — Живой!.. Но взять его не могу.
— Почему? — спросил я, глядя на его блестящий от испарины голый череп.
— Ну… вы же понимаете.
От этой фразы я всегда впадал в недоумение. Это, как если бы некто на улице вдруг вручил тебе огурец со словами "Ну ты же проголодался!" Или продавец в магазине вдруг вызвал бы полицию, заявив: "Ну ты же точно замыслил обнести полку с чёрной икрой! Еще бы чуть-чуть, и всё! Сам же понимаешь!"
Поэтому я сказал:
— Нет, не понимаю. Вы же говорите — рассказ интересный.
— Но это не детская литература! Вы же понимаете.
— Ну так опубликуйте его во взрослом разделе! Формат журнала позволяет.
— Во взрослом не могу!
— Почему?
— Вы же понимаете.
Похоже, мы ходим кругами, — подумал я. Все было ясно. Я поднялся, чтобы попрощаться. Редактор протянул мне руку.
— Присылайте! — радостно сказал он. — Присылайте еще! Только пожалуйста… пишите НАСТОЯЩУЮ детскую литературу. Или взрослую, только… ну, вы понимаете.
И я ушел писать НАСТОЯЩУЮ детскую литературу.
Целый день бился над первым абзацем — ничего не выходило. Плюнул, закрыл ноутбук и пошел в кафе. Там уже сидел на своем месте Костик.
— Привет! — сказал Костик. — Ну и как?
Я скорчил кислую мину. Помолчали.
— Ладно, выкладывай, что ты им там отправлял.
Я подал ему сложенный листок. Костик развернул и пару минут читал, сосредоточенно шевеля пятерней в кучерявых волосах.
— Дохляк, — он протянул назад листок. — Это опубликуют лет через десять. Как минимум.
— Почему? — зловредно спросил я.
— Ты же понимаешь.
— Сегодня я слышал эту фразу уже раз десять, — угрюмо процедил я. И поведал ему о дневном разговоре.
— Ладно, — миролюбиво ответил Костик. — Тогда без "Е".
— Что "без Е"? — не понял я.
— Ну, у редактора ты слышал "Ты же понимаешь" как увещевание. Как спущенный флаг. Как капитуляцию. А у меня без "Е". Две большие разницы!
— Вы что, сегодня все решили меня с ума свести? Какие еще "Е"? — хотелось запустить в него кружкой, настроение и без его зауми было поганое.
— "Ж" без "е", — оживленно зашептал он. — Ты Ж понимаешь. То есть видишь, что все мы в этой Ж, и вот про нее и пишешь. Это комплимент, отец. Понимаешь?
Тут я кивнул. Понимаю.
Он продолжал развивать, что если рассказ романтический, то фразу «ты Ж понимаешь» можно наполнить совершенно иными, интимными, смыслами, но я слушал его вполуха.
Ж, — думал я. — Бедный, бедный мой редактор.
Мы
Когда Димка с Петькой отняли у Данилки самосвал, Миша не знал, понравится ли это Косте. Все-таки, Костя часто играл с Данилкой в песочнице. И тогда Миша выбрал момент, когда Костя только во двор вышел, подбежал к нему, и не давая опомниться, заорал:
— Самосвал наш!!!
У того аж в голове зазвенело. Ему стало весело. И он тоже закричал Мише прямо в ухо:
— Самосвал наш!!!
Тот от смеха так и покатился. Подошли они потом вдвоем к Катьке, и с обеих сторон:
— Самосвал наш!!!
И Катька тоже смехом изошла. Хоть самосвал ей был, в общем, ни к чему. Стали они подходить ко всем ребятам во дворе и вопить:
— Самосвал наш!!!
И всем весело было. И что самосвал, наконец, наш, и что в голове звон приятный, и что Данилка ревмя ревет.
А потом Миша подошел к Эдику, который читать рано начал, и тоже что есть мочи заорал:
— Самосвал наш!!!
Но Эдик промолчал.
Тогда Миша набрал полные легкие воздуху и заорал так, что даже в соседнем дворе услыхали:
— Самосвал наш!!!
Тот поморщился от крика, покрутил головой и вдруг спросил его:
— А кто это — мы?
Озадачился Миша. Задумался. Подошел к Катьке и спросил:
— А кто это — мы?
Катька — к Косте. А тот — к Димке. А Димка — к Петьке:
— Кто это — мы?
А Петьке и спросить больше не у кого.
Задумался Петька. Лоб наморщил. Тишина во дворе настала. Даже Данилка реветь перестал, стоит, прислушивается.
И вдруг лицо Петьки просветлело:
— Мы, — сказал он негромко, — это те, чей самосвал!
Обрадовался Димка. К Косте побежал:
— Мы — это те, чей самосвал, — воскликнул он. — Самосвал наш!!!
Всхлипнул Данилка, домой поплелся.
А Костя уже — к Катьке. А Катька — к Мише.
— Мы! — кричат, — Самосвал наш!!!
Всем рассказали!
А Эдику и возразить на это было нечего. Через час придумал что-то, но поздно было — налепили уже на самосвал свои наклейки, да кукол своих в кузов насажали. Поздно! Поиграл Эдик в сторонке, потом тоже подошел. И попросил поиграть.
Так самосвал стал нашим.
Вообще
— Зачем? — спросил Цветков у Поленова.
— А чего они? — ответил Поленов. — Сами же знали, что тут, так пусть теперь.
— А может, они не? — заступился Столяров.
— Какое там не, если да! — горячо возразил Поленов.
Водянов долго молчал. Потом сказал:
— Ну, значит, вот так.
Семечкин захотел разрядить обстановку.
— А знаете, — сообщил он. — Сегодня прямо ничего себе!
— Правда? — посмотрел вдаль Поленов.
— Вообще! — поддержал Семечкина Цветков.
И разошлись по своим делам.
«Уй!»
(разговор в трамвае)
— Слушай, очень рад, что тебя сегодня встретил! Знаешь, такая тоска в последнее время, поговорить не с кем. Интеллигенция вымирает…
— Сережа, когда-то давно, — еще в консерватории, — Родион Щедрин сказал нам, что и интеллигент, и обычный человек очень похожи. Оба плюют на пол! Только обычный человек
