волненья теряю сознанье!
Подскажи, говори: где нам с милой устроить свиданье?
Раз-два три! Раз-два-три! Надо б нам сговориться заранье
О мон Дье! О, Пари! И учесть вариант опозданья.
Час для встречи нашли в романтическом духе тогдашнем,
когда встретятся нынешний день с днем вчерашним,
И, короче, в двенадцать, одолев по полмира бесстрашно,
попытались увидеть друг друга под Эйфеля башней.
Только в полночь под башней толпится народу две тыщи.
Все кричат, и смеются, поют и танцуют, и свищут.
Хоть ажанов полно, не пробиться сквозь эту толпищу.
Разве в этой толпе два влюбленных друг друга отыщут?
Зря искали по фото, как какие-нибудь папарацци.
Лгать, хоть и с Фотошопом, запрещал Заратустра нам, братцы.
Перепутали сутки, плюс двенадцать и минус двенадцать.
В часовых поясах очень трудно, друзья, разобраться.
И могла б хризантема любви их завять, как в пустыне.
Но, (Спасибо, Прогресс!) есть айфоны у каждого ныне.
Я (как автор) любви помогу по своей благостыне.
Я идею внушил, и Пахом позвонил своей Нине.
И друг друга в кафе обрели, приключенье итожа.
Ах, как радостна встреча! Я, как автор, в восторге был тоже.
Ничего что герои, чуть на фото свои не похожи:
Нина мужиковата, у Пахома корявая рожа.
Это все пустяки! Сообразно же мифологеме
их любовь навсегда одолела пространство и время.
Я же выпить хочу, чтоб решали любые проблемы
И Пахомы, и Нины, и их дети, и внуки, и все мы!
Лепесток третий. Любовь скептическая
Баллада о несчастной любви
Он месил часами глину, набивая кулаки.
Он качал и грудь, и спину, он наращивал клыки,
сделал панцирь из хитина, — прятать сердце от тоски:
современному мужчине мягкотелость не с руки.
Он был отморожен малость, резок как Жан-Клод Ван Дамм,
И у ног его валялось в день по десять милых дам.
А она была желанна, что и в сказке не сказать,
и дышала то туманом, то Шанелью номер пять.
Знал любой ажан Монмартра наизусть её досье:
Бабка соблазнила Сартра, дядя спал с Мирей Матье
И она писала прозу в виде миленьких эссе,
а еще любила розы и пила кафе-глясе.
Ах, беспечная овечка! Что поделать? Сэ ля ви!
Лишь пока её сердечко не изведало любви.
Но однажды придумал проказливый бес
как их встречу устроить хитрó,
и обрушился ливень на город с небес,
как в помойку помоев ведро.
И неслась она птичкой из ловчей сети,
он, как демон, восстал из метро,
бес не дал им уйти, бес им спутал пути
и столкнул возле входа в бистро.
Пусть как будто ты свободна, но не выйдешь из границ:
есть влеченье разнородно подзаряженных частиц.
Был он в минусы заря́жен, положительна она
динамичней абордажа встреча оных быть должна.
Нет опасней искаженья, чем даёт самообман.
Душ взаимопритяженье, взрыв страстей. Какой шарман!
Были ринги и арены, и Вюйярова пастель.
Ах прогулочки у Сены, круасанчики в постель!
Биржа, Лувр, паркур дворами и богемское стекло,
что в конце к любовной драме двух влюбленных привело.
Ревность ссоры, примиренья, и побои и суды.
Не достало им смиренья, были слишком уж горды.
Он привык к богемной жизни стал душой слезлив и мил.
Он забросил спорт и бизнес, а потом и пол сменил.
Поселился в Таиланде, среди храмов и руин,
пристрастился в контрабанде, возит в Мьянму героин.
А она играла Листа в Bed and Breakfast La Villa,
вышла замуж за штангиста, а потом за футболиста,
за шпажиста, бобслеиста, дзюдоиста, шахматиста,
и в финале за троцкиста, — Мексиканского пола.
«Танец с шляпой» с ним плясала, каблучков вплетая стук.
Скучно комменты писала в Инстаграм и на Фейсбук.
Образцовой работой был Ад восхищён,
бес отозван от дров и котлов.
Прямо к чертовой бабушке послан был он
на трёхлетние курсы козлов.
Золотою медалью пожалован бес,
отчеканен на ней Бармаглот.
И вознес его сам Сатана до небес
взяв директором в Аэрофлот.
Друг-читатель, брови хмуря сообщить тебе спешу:
любит нам литература вешать на уши лапшу.
Верят ей одни балбесы под зазывный звон цимбал.
Нет амуров, только бесы. Нет любви — лишь интересы
Под густой любви завесой сам Нечистый правит бал!
Горечь
Город проклятье. Злобный колдун.
Вытянул пальцы многоэтажек.
Мчится машин запоздалый табун,
Мутится пылью, мажется сажей.
Пялясь бельмасто фонарь-астроном
Небо пятнает лунной печатью.
Ты не вернулась. Черным пятном
Лег мне на душу город-проклятье
В восточных мотивах песенка
Ты прекрасна, Лейла, словно пери,
как средь звезд молодая луна.
Но закрыты мне райские двери -
как луна ты ко мне холодна.
Мое сердце лишила покоя,
но глядишь мне в глаза, визави,
как студент в сопромат с перепоя,
не внимая стихам о любви
Вай-мэй! Не внимая стихам о любви
О, очей моих бедных услада,
о отрада в юдоли земной!
Если б был я халифом Багдада,
я б тебя своей сделал женой.
Белой пеной китайского шелка
Я твою покрывал бы кровать.
Ветерок сквозь нескромные щелки
залетал бы тебя целовать
Вай-мэй! Залетал бы тебя целовать
Изумруды из скал Индостана,
жемчуга от ниппонских пловцов,
привозили б тебе караваны
деловитых багдадских купцов.
Плыли б в струях ночного эфира
ароматов цветочных слои,
и ласкали б рабы из Офира
дынным маслом лодыжки твои.
Вай-мэй! Дынным маслом лодыжки твои
Любовался б тобой непрестанно,
позабыв о трудах и делах,
Принимала б ты винные ванны
(пить вино запрещает Аллах).
Чтобы звездочки глаз твоих ясных
непрестанно горели огнем,
я б послал сто наложниц прекрасных
развлекать тебя ночью и днем
Вай-мэй! Развлекать тебя ночью и днем
Впрочем, тут призадуматься надо:
сто наложниц и ванны вина…
Если б был я халифом Багдада
На фига бы нужна мне жена?
Вай-мэй! Мне и на фиг жена не нужна!
О летнем росте рогов
У заката особый вкус.
Он горчит, как полыни куст,
оставляя в морщинках глаз
пряность сладких запретных ласк.
У заката запах стыда
От фальшивого «Никогда».
Так пронзителен и сугуб
Запах влажных кожи и губ.
У заката особый взгляд.
Этим взглядом смотрит назад
лань, взлетая на горный склон,
если сзади собачий гон.
У заката
