Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
Я подтаскивал к ее койке стул, садился рядом, вкладывал руку в ладонь и приказывал:
— Пожми руку!
И чувствовал, как она своей теплой слабой кистью пытается сжать мои пальцы.
Чтобы исключить бессознательное, говорил:
— Пожми два раза!
Замирая, ждал. И она пожимала. Раз. И через секунду другой.
Сердце мое тут же ускоряло бег. Значит, не растение. Значит, есть надежда. Я не уходил сразу, сидел еще несколько минут и просто смотрел.
В день, когда ее решили отключить от аппарата, у ее койки собралось все отделение, даже буфетчица и сестра-хозяйка.
Мазурок сам вытащил ей трахеостомическую трубу и громко спросил:
— Как зовут тебя?
И она просипела:
— Наташа!
Кто-то из сотрудниц заревел, размазывая слезы.
— Как дела у тебя, Наташа?
Та обвела всю нашу толпу мутным еще взглядом и вдруг произнесла:
— Я беременна.
Тут все дружно засмеялись, стали хлопать Мазурка по спине:
— Ну Юрка, ну молодец, и лечишь хорошо, и времени зря не теряешь!
А тот смущенно махал рукой:
— Да ну вас, придурки!
А потом отправился в холл, где за дверями ждала ее мать.
Сегодня для нее хорошие новости.
Мы решили держать ее у себя подольше. Передержали лишних пару недель. Тех, кто так тяжело достался, не спешили переводить в отделение.
Было уже лето, я дежурил по второму блоку, когда со стороны холла раздался звонок. Раньше там у нас были двери из толстого стекла, к Олимпиаде на них даже нарисовали красивую эмблему «Москва-80», но стекла быстро разнесли каталками, оказалось, что они хоть и толстые, но бьются в мелкую крошку. Поэтому установили обычные деревянные двери, покрасили их белым и приладили звонок.
За дверью стояла мама Наташи.
— Ой, Леша! Как хорошо, что вы сегодня дежурите! — Она знала всех нас по именам, выучила за все те месяцы. — Наташа сегодня хотела зайти, сказать спасибо. Нас в пятницу выписывают. Домой идем. Я сейчас только поднимусь за ней в отделение, мы минут через десять будем, ладно?
Почему-то я страшно разволновался. Просто места себе не находил. Наверное, потому что не видел Наташу с того дня, как ее отправили долечиваться в нейрохирургию. А еще потому, что наши больные очень редко приходят сказать спасибо. Мы почти никого их не видим после перевода. А когда случайно встречаемся в коридорах отделений, то не узнаем друг друга.
Я сбегал в гараж, судорожно перекурил и принялся ждать.
Закатное солнце сквозь окна било в глаза, и когда они показались в дверях, у меня не получилось сразу разглядеть Наташино лицо, только силуэт, хотя я тут же отметил, что она идет сама, легко и без поддержки.
Потом, когда рассмотрел, то в первое мгновение даже дыхание перехватило. Как-то из-за всего вместе. А девочкой она оказалась очень красивой, ладной, стройной. В розовых брючках и полосатой футболке.
Нет, я бы никогда ее не узнал. Когда она у нас лежала, отекшая, опухшая, с ободранным об асфальт лицом, там даже возраст трудно было разобрать.
Она первой протянула руку и пожала мне пальцы. Сильнее, чем тогда, при первых проблесках сознания. И так же, как тогда, у меня заколотилось сердце и пересохло во рту, хотя это было обычное приветствие.
Я их усадил в кресла, а сам остался стоять. Разговор поначалу не клеился, выскакивали первые, какие-то неловкие слова, к тому же я стеснялся глаза на нее поднять. Ведь мы чего только с ней не делали за это время, а тут такая! Она вдруг спросила:
— Много со мной было возни?
И я почему-то соврал:
— Да нет, ерунда!
Чуть позже, когда мы уже расслабились, разговорились, я заставил ее развязать косынку и полюбовался шрамом от трахеостомы. Нормально мы с Мазурком сработали, а то иногда смотреть страшно. Заметил, что плохо еще слушаются пальцы левой руки.
— Я, как только вижу своего инструктора по ЛФК, вернее, ее красные брюки в конце коридора, — с легкой улыбкой сообщила мне Наташа, — сразу пытаюсь удрать куда-нибудь, забиться, спрятаться, так больно эту руку разрабатывать.
Мы еще немного поговорили. Под конец я настолько осмелел, что спросил:
— Слушай, а почему ты, когда очнулась, сказала, что беременна?
Тут они обе переглянулись и засмеялись.
— Неужели так сказала?
Я подтвердил.
— Мы живем напротив роддома. И я часто смотрю, как там под окнами орут новоиспеченные папаши, как приезжают наряженные машины, как забирают мам с детьми, — стала объяснять она. — И часто я думала, настанет ли такой день, когда я буду лежать в этом роддоме и смотреть уже оттуда на окна нашей квартиры. А когда очнулась после какого-то странного тяжелого сна без снов и увидела вокруг людей в белых халатах, то, видимо, решила, что пришел этот самый момент.
За все время разговора мать не произнесла ни слова. Не отрываясь, смотрела на свою дочь и улыбалась. Уже надо было прощаться, я решил их проводить по лестнице до выхода на первый этаж. Пока мы преодолевали эти три десятка ступенек, я вдруг почувствовал, что не узнал что-то очень важное. И тут понял, что именно. В дверях придержал мать за руку и спросил:
— Вы кем работаете?
— Медсестрой! — ответила она. — Я всю жизнь медсестрой работаю. Раньше в больнице, сейчас в поликлинике.
Вот оно что. Она знала, от кого тут все зависит. Понимала цену лишней секунды внимания. И я сказал:
— Спасибо вам большое!
Она взглянула удивленно, ничего не ответила и поспешила за дочерью, та уже подходила к лифту. Розовые брючки и футболка в полоску.
Больше я их никогда не видел.
Утром я ехал домой и впервые за долгое время ощущал не апатию и опустошенность, столь обычные после бессонного дежурства, а странное умиротворение. Настолько явное, что даже подумал — может, не такая уж страшная ошибка эта моя нынешняя работа. Да и в институт поступлю, мне бы только физику сдать. Все еще будет. Все не напрасно.
Книжка вышла с той самой фотографией. И теперь всякий раз, когда я смотрю на обложку, то думаю о тех нескольких словах на листочках в клетку и женщине, что много месяцев, день за днем, отвоевывала свою дочь у смерти.
Шестая койка, где лежала Наташа, в кадр не попала, но я знаю, что мне, тому, что на фотографии, сидящему между кроватью и столом, достаточно подняться, сделать несколько шагов и коснуться ее рукой.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
