Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
океана. И, несмотря на всю внутреннюю оппозицию, колледж Установленного срока был уже завершен. Затем я получил жестокое уведомление от британского правительства о том, что Британула перестала быть независимой и снова была поглощена метрополией вернувшись в ряд колоний короны. Как была воспринята эта информация, и с какой мягкотелостью отнеслись к ней британульцы, я сейчас и расскажу.
Признаюсь, что я, например, поначалу не был готов подчиниться. Мы были маленькими, но независимыми и подчинялись Великобритании не больше, чем Соломоновы островам или Отагейту. Мы сами должны были принимать свои законы, и до сих пор мы принимали их в соответствии с институтами и, должен сказать, предрассудками так называемой цивилизации. Теперь мы сделали первую попытку выйти за эти пределы, и нас тут же остановила глупая темнота стариков, которых, если бы Великобритания понимала свои интересы, она бы уже заставила замолчать с помощью закона Установленного срока. В истории мира, как она уже написана, нет более яркого случая неоправданной тирании. Но мои братья-британульцы не согласились со мной в том, что в интересах предстоящих споров наш долг – скорее умереть на своем посту, чем поддаться угрозам герцога Хэтфилда. Одна британская канонерская лодка, заявили они, в гавани Гладстонополиса заставит нас подчиниться порядку. Какому порядку? 250-тонная паровая махина, без сомнения, могла бы раздавить нас и обрушить на наши головы наш же колледж Установленного срока. Но, как было сказано, капитан канонерской лодки никогда не осмелится отдать приказ, который должен будет совершить столь масштабное разрушение. Англичанин не решится сделать выстрел, который отправит, возможно, пять тысяч его соотечественников на погибель до наступления их Установленного срока. Но в Британуле страх все же сохранялся. Было решено, признаюсь, большинством голосов, что мы должны признать этого губернатора и вновь присягнуть на верность британской короне. Сэру Фердинандо Брауну разрешили высадиться, и по тому ликованию, которое было устроено на первом балу в Доме правительства, как я успел узнать уже после того как покинул остров, как покинул остров, выходило, что британульцы скорее радовались, чем наоборот, своей неволе.
С тех пор прошло два месяца, и мне, изможденному старику, годному только для славы колледжа, ничего не остается, как написать эту историю, чтобы грядущие века увидели, насколько благородными были наши усилия. На сколько суровыми были трудности, которые стояли на нашем пути. Философская истина, на которой основана эта система, была слишком сильной, слишком могущественной, слишком божественной, чтобы быть принятой человеком в эпоху ее первого появления. Но она появилась, и я, возможно, должен быть доволен и удовлетворен в течение тех лет, которые я обречен коротать в бессильной старости, думать, что я был первым реформатором своего времени, хотя я буду обречен погибнуть, не насладившись её плодами.
Прежде чем начать свой рассказ, я должен объяснить некоторые детали нашего плана, которые вызвали большой раскол между нами. Прежде всего, каким должен быть Установленный срок? Когда группа из трехсот или четырехсот человек впервые эмигрировала из Новой Зеландии в Британулу, мы были почти все молодыми людьми. Мы не хотели соглашаться с мерами в отношении государственного долга, которые грозились принять новозеландские дома; и поскольку этот остров был открыт, и часть его была уже возделана, мы решили отправиться туда. Наше решение было встречено хорошо не только среди некоторых партий в Новой Зеландии, но и в метрополии. Другие последовали за нами, и мы обосновались с большим удобством. Но мы были, по сути, молодой общиной. Среди нас было не более десяти человек, достигших Установленного срока, и не более двадцати, о которых можно было бы сказать, что они приближаются к нему. Никогда не могло наступить время или народ, когда или среди которого эта система могла бы быть опробована с такой надеждой на успех. Прошло так много времени, прежде чем нам позволили встать на ноги, что бы Установленный срок стал предметом всеобщих разговоров в Британуле. Было много тех, кто ждал его как воплощения новой идеи богатства и комфорта, и именно в те дни были сделаны расчеты относительно мостов и железных дорог. Я думаю, что в Англии считали, что немногие, лишь единицы, в нашей среде мечтали об этом. Если бы они верили, что Установленный срок когда-нибудь станет законом, они бы не позволили нам стать законотворцами. Я признаю это. Но когда мы были независимы, то снова подчинить нас 250-тонной паровой махиной было актом грубой тирании.
Каким должен быть Установленный срок? Это был первый вопрос, который требовал немедленного ответа. Возраста были названы абсурдные в своей снисходительности – восемьдесят и даже восемьдесят пять лет! Давайте скажем сто, – сказал я вслух, направляя на них весь заряд своей насмешки. Я предложил шестьдесят, но это предложение было встречено молчанием. Я указал, что живущих сейчас на острове стариков не так уж и много и их могут освободить от выполнения этого закона, и что даже тем, кому за пятьдесят пять, можно позволить влачить свое существование, если они достаточно слабы духом, чтобы выбрать для себя столь унизительное положение. Это последнее предложение было принято сразу, и освобожденные от выполнения закона о Установленный срок не проявили никакого возмущения, даже когда им было доказано, что они останутся в обществе одни и не будут иметь права на почести, и им никогда не разрешат даже войти в чудесные сады колледжа. Сейчас я думаю, что шестьдесят лет – это слишком ранний возраст, и что шестьдесят пять, до которых я изящно уступаю, – это подходящий Установленный срок для человеческой расы. Пусть любой человек посмотрит среди своих друзей, не стоят ли шестидесятипятилетние мужчины на пути тех, кто еще стремится подняться выше в этом мире. Глухой судья должен уступить свое место, когда более молодые люди, стоящие ниже его, могут слышать с абсолютной точностью. Или когда его голос понизился и стал слаб, или его зрение потускнело и ухудшилось. В любом случае, его конечности потеряют всю ту силу и ловкость, которая необходима для адекватного выполнения работы в этом мире. Само собой разумеется, что в шестьдесят пять лет человек уже сделал все, на что был способен. Он больше не должен беспокоиться о труде, а значит, и не должен беспокоиться о жизни. "Все это суета и томление духа", – скажет такой человек, если он все еще храбр и все еще жаждет чести. "Ведите меня в колледж, и там дайте мне подготовиться к той светлой жизни, которая не потребует сил смертных". Мои слова подействовали на многих, и тогда они потребовали, чтобы Установленным сроком стали семьдесят лет.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
