Малон был каноником[13]13 в Комминдже с 1680 по 1701 года. Все верхние окна этого огромного особняка были заколочены, поэтому он и казался пустым, обветшалым и скучным, точно таким же пустым и скучным выглядел весь Комминдж, и это явно было следствием упадка и разложения.
Встав на пороге, ризничий замешкался.
– Может быть, – произнес он, – может быть, месье, у Вас нету времени?
– Вот и не угадали, любезнейший. Уйма, уйма времени – вплоть до завтрашнего утра мне абсолютно нечего делать. Ну, давайте, показывайте, что там у Вас.
В этот момент открылась дверь, и выглянуло женское лицо, которое было гораздо моложе, чем лицо ризничего. Правда, вся та же угнетенная подавленность омрачала его, и глаза говорили не о страхе за свою собственную жизнь, а о страхе за жизнь близкого человека. Совершенно несложно было понять, что дверь открыла дочь ризничего. Несмотря на ту тревогу, которая отражалась в каждой черте её лица, Деннистоун сумел разглядеть, что перед ним милая и приятная девушка. Когда она увидела своего отца в компании крепкого и хорошо сложенного незнакомца, в её глазах вспыхнули искорки. Она обменялась с ним всего несколькими фразами, из которых Деннисстоун, единственно, что смог разобрать, так это слова ризничего: – «Он опять смеялся в церкви», – услышав эти слова, девушка ничего не ответила, а лишь внимательно и со страхом посмотрела на отца.
Всего через минуту они оказались в гостиной. Это была небольшая комната с каменным полом и высокими потолками, полная причудливых теней, отбрасываемых большим очагом в котором горели дрова. Огромное распятие, которое висело на одной из стен, упираясь чуть ли не в потолок, делало эту комнату чем-то похожей на часовню. Тело Христа на Распятии было окрашено краской в естественные тона, а сам крест был черным. Под распятием стоял старинного вида массивный сундук. После того, как принесли лампу и расставили стулья, ризничий подошел к сундуку и с нарастающим волнением, как показалось в тот момент Деннисстоуну, достал оттуда большую книгу, обернутую в белую материю. Поверх ткани, в которую была завернута книга, грубой рукой красной нитью был вышит крест. Еще до того, как ризничий развернул книгу и убрал кусок материи, Деннисстоуна поразил её объем и формат. – Уж слишком она большая для простого молитвенника, – подумал он, – причем, она далеко не такая как антифонарий[14]14; похоже, на этот раз, я нашел действительно стоящую вещь. – В следующий момент, после того как книга была открыта, Денниссстоун понял, – да, действительно, наконец-то, ему посчастливилось наткнуться на то, о чем он даже и мечтать не смел. Перед ним был крупный фолиант[15]15, созданный, приблизительно в конце семнадцатого столетия, с золотым гербом каноника Альберика де Малона отштампованным на корешке. Объем его был, примерно, сто пятьдесят книжных листов и почти на каждом из них была прикреплена страница из заставочной рукописи, украшенной миниатюрами и орнаментом. О таком ценном приобретении Деннисстоуну не могло присниться даже в самых волшебных снах. Первыми шли 10 рукописных листов из Книги Исхода с рисунками и орнаментом, датируемыми не позднее 700 года после Рождества Христова. Далее следовала полная коллекция иллюстраций из Псалтиря, созданного в Англии. Великолепнейшее издание, которое можно было отнести, где-то, к 13 столетию, наверное, это был один из самых лучших Псалтирей. Затем шли двадцать листов, исписанных латинским унциальным шрифтом[16]16, благодаря тем нескольким словам, которые он смог разобрать, ткнувшись то в одном месте, то в другом, он решил, что, по всей вероятности, перед ним не что иное, как один из ранее неизвестных трактатов, принадлежащих одному из Отцов Церкви. – А не может ли это быть фрагментом из рукописи Папия[17]17 «Изложение Изречений Господних», о существовании которой в Ниме[18]18 уже было известно в Двенадцатом столетии? – подумал Денисстоун.
В любом случае, он твердо решил, что эта книга будет принадлежать ему и поедет с ним в Кембридж, даже если придется потратить на неё все имеющиеся денежные средства, имевшиеся на его счету в банке, и остаться в Сент-Бертране до того, как ему снова переведут деньги. Он взглянул на ризничего, желая увидеть на лице старика хотя бы ничтожный намек на то, что тот поддастся на уговоры и продаст ему эту книгу. Ризничий был бледен, лишь только губы шевелились.
– Если, месье соблаговолят заглянуть в конец книги, – сказал он.
Денисстоун так и сделал, а там его ждали новые сокровища, на каждом новом листе. К тому же, в самом конце книги он наткнулся на два листа бумаги, по сравнению со всем увиденным им ранее эта вставка была более поздней, что его серьезно озадачило. – Скорее всего, – решил он, – эти листы, современники алчного и бессовестного каноника Альберика, который, а это вне всяких сомнений, ограбил библиотеку капитула Сент-Бертрана и скомпоновал этот альбом. На первом из этих листов был тщательно выполненный чертеж, на котором человек, побывавший в Соборе Сент-Бертрана, без труда бы узнал план южного крыла и галерею Сент-Бертрана. Также, на нем были изображены интересные знаки, похожие на символы планет. По углам страниц были слова, написанные на иврите, а северо-западная часть галереи была отмечена крестом, нанесенным золотой краской. Внизу, под чертежом, были написаны несколько строк на латыни:
Responsa 12(mi) Dec. 1694. Interrogatum est: Inveniamne? Responsum est: Invenies. Fiamne dives? Fies. Vivamne invidendus? Vives. Moriarne in lecto meo? Ita.
Ответы от 12 декабря 1694 года. И было спрошено: – Смогу найти я то, что так искал? Ответ: – Найдешь.
– Так что же, стану я богатым? – На все Божья Воля.
– А суждено ль мне стать тем, кому все завидуют? – На все Божья Воля.
– Умру ли я своей смертью и в своей постели? – На все Божья Воля.
– Прекрасный образец творчества охотников за сокровищами. Эти строки очень сильно напоминают мне записку каноника Квотермейна из Старого Собора Святого Павла[19]19, – произнес Деннисстоун и перевернул лист.
То, что он увидел на следующей странице, как потом он мне об этом частенько рассказывал, поразило его настолько сильно, что вряд ли существует такая картина в этом подлунном мире или рисунок, которым удастся произвести на него такое же сильное впечатление. Впрочем, хотя рисунка этого больше не существует, а сохранилась лишь только его фотография (которая хранится у меня), то, что он говорит, – действительно верно. Рисунок, о котором я рассказываю, был сепией[20]20 конца 17 столетия, с первого взгляда могло показаться, что
