Я вне себя от счастья продиктовываю номер, и смущенно улыбаюсь, когда Роб делает дозвон, оставляя и мне свои контакты. А затем вижу, как он демонстративно сохраняет меня как «Няня», и вспоминаю, что вообще происходит.
- Скажешь свое имя позже, - подмигивает Роб, и выходит за дверь, - надеюсь на повторение знакомства.
Я лишь киваю, понимаю, как облажалась, и закрываю за ним дверь. Черт возьми, вот тебе и «искренность и непритворство»!
Глава 3
Роб
У меня охренеть какое незадавшееся утро.
Мать снова схватилась за бутылку, и вместо того, чтоб выспаться перед тяжелым рабочим днем, я с трех утра уже в старой однушке вместе со скорой, помогаю бригаде грузить ее бесчувственное тело на носилки. Отстегиваю водителю и медикам по купюре, чтоб проследили и обращались осторожнее, а затем привычно плачу в отделении за платную палату и хорошее обслуживание.
Все это – настолько привычные ритуалы, что уже даже не сжимается со страхом сердце, что вот-вот моей пропитой старушки не станет, и эта бутылка будет у нее последней. Просто, черт возьми, к пяти утра возвращаюсь в свою квартиру, принимаю душ и пью двойной эспрессо, надеясь, что это поможет проснуться.
А затем…
- Робер Борисович, вас вызывает Березнев!
Полковник просто так звать не будет. Это уж я знаю точно. Тут два варианта – либо за мной косяк, чего уже давно не случалось, либо очередная внеплановая командировка где-то в жопе нашей страны, и от обоих вариантов я не в восторге.
- Вызывали? – стучусь к главному, и тот кивает, отчитывая кого-то по телефону.
Вот он, образец нашего ОВД. Стройный, подтянутый, всегда обо всем в курсе и с тем самым строгим тоном, от которого у каждого, кто его слышит, бегут позорные мурашки страха по спине. Я с видимым спокойствием сажусь в предложенное кресло просторного, но очень заставленного шкафами и столами с документами кабинета, ожидая, когда Александр Михайлович договорит.
- Ни одно утро без идиотов, - устало вдыхает полковник, усаживаясь в кресло, - Роб, слушай, дело к тебе…
- Мать в больнице. Если куда-то ехать – не могу, - сразу предупреждаю я, хоть и знаю, что, если прикажут – ни о каком добровольном согласии и не спросят.
Березнев окидывает меня пронзительным светло-голубым взглядом, словно размышляя, стоит ли тыкать в то, что нам обоим известно. Но, кажется, решает не давить – и я расслабляюсь, готовый выслушать.
- Да никуда особо не нужно. Документы дома забыл, с дочкиными капризами… Сможешь привезти? Я посмотрел, у тебя вроде вечер не загружен.
«Вечер» - это время после работы, которое у нас бывает двух вариантов. Первый – когда у тебя охренеть сколько работы, и ты точно не едешь домой. А второй – когда вроде ничего сверхсрочного, и ты можешь задержаться не допоздна сегодня, или даже взять часть бумаг на дом.
Киваю, сам про себя поражаясь, что Березнев, оказывается, мог что-то забыть. Это что там за ребенок такой, что даже такого мужика довела?
- Так что, сгоняешь?
- Без проблем, - снова киваю, и уже встаю с кресла.
- Отлично. – Полковник уже набирает кого-то по старенькой кнопочной «нокии», внимательно глядя на маленький экранчик. - Только еще одна просьба. Тебе документы отдаст ребенок, проследи, чтоб все было в порядке. Идет?
Я заверяю полковника, что сделаю все в лучшем виде, а сам про себя думаю, где же мать девочки. Знаю, что Березнев в разводе, но почему дочь живет тогда с ним? Обычно у нас в стране дети остаются с матерями…
- Майор Рамазан, звонят на счет борделя, где был недавно суицид…
Я отбрасываю посторонние мысли, включаясь в привычную работу, где едва ли к вечеру могу связно мыслить. Мясорубка, ежедневно происходящая на улицах и не видная обычным гражданам, в конце концов должна закалять, и превращать зверства в обыденность. Но я все еще вздрагиваю от ужаса, который могут творить люди даже со своими семьями, и потому к вечеру чувствую себя почти без сил.
Сейчас бы что-то съесть, в душ и спать.
Но впереди еще просьба Березнева и больница, где, как мне сообщили, мать уже пришла в себя.
Я стучу в нужную квартиру, снова возвращаясь мыслями к ребенку Березнева. Сколько ей, интересно? Лет пять-то есть? И не мала еще, чтоб целый день сидеть дома одной?
Когда дверь распахивается, я по инерции еще смотрю в пол, ожидая там увидеть малышку, но вид мне открывается на совершенно потрясающие, ровные женские ноги, затянутые в прозрачный капрон, и обрывающие свой вид в районе коленок строгой форменной юбкой.
Вау.
Няня.
А чего тогда так переживал Березнев, если его чадо караулит тут такое чудо?
Мой взгляд скользит дальше, отмечая обтянутые темной тканью бедра, красивый изгиб талии, уходящий в ненарочито подчеркнутую грудь. Темные, чуть вьющиеся у висков волосы, теплые карие глаза и расцветающие алым щеки – все это эффектно подчеркнуто молчанием девушки, не мешающей себя осматривать.
Хотя, кажется, она в свою очередь занимается тем же.
И мне охренеть как вдруг нравится ее залипающий взгляд.
- Привет, - усмехаюсь я, потому что няня в слишком сексуальной форме совершенно точно не планирует говорить в ближайшие два-три года.
Не скажу, что мне не льстит ее вид, словно она голодающий инсулинозависимый диабетик, а я – самое сладкое в мире пирожное. Но, во-первых, я что-то не припомню, чтоб моя внешность до этого вызывала у кого-то столько внимания, а во-вторых…
Ну давай, детка. Разочаруй меня.
Обычно мне нравятся девушки вплоть до момента, пока они не откроют рот. Потому что мой мозг в конце рабочего дня совершенно точно не может воспринимать много информации, а все леди вокруг чересчур много говорят. А еще обычно это такой пискляво-смеющийся тон… Брр. Очарование девушки сейчас велико, но я знаю, что в таком возрасте едва ли она способна выдавать что-то интересное из накрашенных губ.
Хоть и весьма, весьма красивых, манящих, и таких услужливо-приоткрытых губ… Хм.
- Ау.
- Да… Здрасьте, - выдыхает девчонка, и снова молча охватывает взглядом теперь уже мои руки.
Здрасьте. Это как-то… Любопытно, что ли. Не заманивающего «Привет», ни официозного «Здравствуйте». Нечто среднее, и как будто не стоящее внимания, но оттого и берущее меня на крючок любопытства.
- А где ребенок? – пытаюсь разговорить девушку, но она при этих словах как-то странно вздрагивает, и словно смотрит на меня уже более трезво.
Спит, может? У детей есть дневной сон? Понятие не имею.
Девушка слегка сжимает между собой тонкие пальцы, а затем продолжает разговор так, что каждую фразу мне приходится вырывать из ее рта. Мне не в тягость, тем более она быстро сообщает, что принесет документы сама, и уносится, показывая мне свой вид сзади.
