– И много у тебя таких? – поинтересовался Корбус.
– В смысле?
– Ну, кадров. Ну, ты же не один снимок сделала?
– Нет, конечно. Штук десять. Или даже больше. Пока эти двое не разлепились.
– Параметры съемки меняла? Или просто дубли шлепала?
– Я выдержку4 увеличила, чтобы они застыли, а толпа вокруг них размазалась.
– Покажи-ка все, что есть.
Вот это да! Если Корбус требует «показать все», значит, Саша действительно подстрелила шедевральный кадр!
– Ты полистай, я все варианты сюда качнула. Хотела посоветоваться. Не знаю, какой выбрать. И что делать с постобработкой.
Корбус некоторое время шмыгал пальцем по экрану планшета сначала в одну сторону, а потом по второму разу назад.
– Ту-ту-ту… Я бы вот эту взял. Смотри, здесь у дамы черная слеза с тушью до середины щеки доползла. А мужчина челюсть выпятил. Сдерживается из последних сил.
– Зато тут на переднем плане получеловек… Да еще размался… Грязновато как-то… А обрезать не хочется – формат совсем нестандартным станет.
– Бестолочь ты, Александра Федоровна! Учил я тебя, учил, а ты таких простых вещей не разумеешь! Во-первых, этот получеловек дает тебе передний план и углубляет пространство. И замечательно, что он размазанный: так он еще больше отделяет этих двоих от всего остального мира. Все бегут куда-то, спешат, а эти застыли в своей скорби. Умничка, что догадалась выдержку увеличить. Видишь, насколько лучше, чем в первых кадрах?
Саша снова порозовела от похвалы:
– Там в одном кадре еще крутая фишка была. Герои там похуже, но над плечом у мужчины голубь взлетает.
– Я видел. Словно душа отлетает, да?
– Точно! Я тоже так подумала. Только там мужик дернулся. А его мазать ни за что нельзя.
– Да, этих двоих мазать нельзя. Они – сюжетно-композиционный центр и должны быть предельно резкими. А вот голубя впечатать очень даже можно. Только поставь его повыше, над их головами, чтобы исходил, как Дух Святой.
– Дед, ты чему меня учишь? Подтасовкам?
– Не понял. Ты что, Александра Федоровна, репортажи снимаешь? Или все-таки художественное фото? Это среди репортеров все пуганные. У них там на World Press Photo5 если найдут допечатки, выгонят с позором и ославят на весь мир. А у нас – если что-то работает на образ, зачем от этого отказываться?
– Ну, так можно и Бога-отца в небеса впечатать. Пускай взирает на этих двоих с любовью и состраданием. До кучи и на образ поработает!
– Тьфу на тебя, кощунница! Голубь этот ведь на самом деле взлетел. Просто несколькими секундами раньше или позже. Так что грех невелик… История нашего ремесла знает прегрешения и похуже. Помнишь, я тебе показывал знаменитое военное фото Халдея, где над оленем штурмовики летят? Штурмовики-то впечатаны были. А Халдей Евгений Ананьевич6 – автор посерьезней, чем сопливая Сашка Корбус. И ничего, анафеме его никто не предал, из профессии с позором не изгнал. Зато созданный им образ запомнился целому поколению.
– Ладно, Элем. Если уж сам Халдей…. Я попробую сделать, как ты сказал. Как вариант.
– Попробуй, девочка, попробуй… А не хочешь в чебэ7 перевести? Ведь эта карточка о вечном… А цвет от чувства отвлекает. Вот, например, эта красная куртка слева явно лишняя – слишком активное пятно. И вот эта голубая одежка тоже здесь не по делу доминирует. А? Что скажешь?
– Согласна. Но совсем чебэ я не хочу. Мне важно, чтобы на снимке были желтые листья. Я хочу, чтобы было видно, что это – осень. Время итогов. Это конец их любви. Может, чебэхнуть все, кроме желтого? Как ты думаешь, пойдет?
– Время итогов, говоришь? Ту-ту-ту… Глы-ба-ко… Но по мне, карточки в два цвета очень уж искусственные. Дешевое пижонство. Если уж не чебэ, то я бы попробовал заглушить цвета… Чтоб получилась такая… выцветшая сепия. Цвет листьев уйдет в ржавчину… А вот эти два яркие пятна я бы вообще убрал – перекрасил бы в серое или в беж. Но решать тебе. Мнение творца – закон.
– Крутая идея! Попробую. А все остальное, значит, одобряешь?
– Хочется еще комплиментов послушать, да? Это не ко мне, это к мальчикам. Вон хоть к Максу твоему. Должна же быть от него хоть какая-то польза!
– Дед, ты опять начинаешь?
***
Пока две родственные души обсуждали снимок, дверь в студию открылась и на пороге появилась Светлана или, по-домашнему, Лана, подруга Элема.
В своей долгой жизни Корбус был женат четырежды. В непредсказуемые девяностые он отказался от расточительной привычки жениться и обзаводиться детьми. Но нуждаться в женщине не перестал. Напротив, с возрастом эта потребность стала больше, но уже не столько в любовнице, сколько в хранительнице дома. И в этом был парадокс судьбы: в молодости Корбус искал страстных любовниц, но, женившись, с разочарованием наблюдал, как те быстро одомашниваются, толстеют, беременеют, вязнут в заботах о детях, доме, кухне… И отказывают мужу в том, что было основным движителем его желания жениться. Зато когда ему потребовалась хозяйка дома, Элем уже не хотел никаких формальных обязательств, которые, тем не менее, давали женщине ощущение стабильности и законного права обустраивать семейное гнездо.
Лана оказалась идеальным решением проблем стареющего мужчины. Она была моложе Корбуса лет на двадцать с лишком, но уже не настолько молода, чтобы рискнуть завести ребенка. Ее не сбывшиеся мечты о материнстве остались в прошлом. Лана устала от одиночества, от коротких бесперспективных романов… И не-матримониальное предложение Корбуса оказалось как нельзя кстати.
В отличие от жен Корбуса, Светлана не была красавицей. Ее внешность, лишенная ярких красок, представляла собой чистый холст, на котором мастер мог сотворить все, что душа пожелает. А поскольку Лана и была мастером (художником и дизайнером одежды), она создала собственный стиль, в котором консерватизм парадоксально сочетался с экстравагантностью. И этот стиль пленял мужчин с опытом и вкусом.
Материально Лана не зависела от Корбуса. У нее было свое дело: она зарабатывала пошивом эксклюзивной одежды для обеспеченных клиенток. Особенно для тех, что страдали от несоответствия пышных форм голливудским стандартам красоты. Лана сама была сдобно-полной и хорошо умела скрывать костюмом недостатки фигуры.
