– Чертов Олежек! – и четко, громко, так, чтобы мать услышала, произнесла по-английски: – Адвокат должен опротестовать показания. Сказать, что они были даны под давлением, что Рогов воспользовался шоковым состоянием родителей. Наверняка он не оформил все официально, по всем правилам. В России на это традиционно забивают. Опротестовать показания и отозвать заявление.
– Кто это говорит? – вскинулась мать. – Николас, что это за женщина?
– Мама, ты поняла, что нужно сделать? – мягко прервал ее он. – Пожалуйста, обратись к Уокеру, выполни то, о чем я тебя прошу. Иначе меня арестуют как соучастника убийства. Сделай это, мама! Мне больше некого попросить. Только ты можешь спасти ситуацию.
Николас, любимый балованный сын, конечно, знал, какие подобрать слова, чтобы мать не смогла ему отказать. И не сомневался, что миссис Бериша, как бы ни претила ей такая линия поведения, сделает все, о чем он просит. Он сбросил звонок, протянул Ольге мобильник. Та подошла ближе, взяла телефон, отключила связь. Качнула головой:
– Проклятый Рогов. Двадцать лет я не даю ему покоя. Ты подумай! От какого поклонника дождешься такой верности? Все же ненависть преданнее любви.
– Вот здесь ты ошибаешься, – возразил Николас.
Поднялся с камня, на котором сидел, разговаривая с матерью, и обнял Ольгу. Исподтишка расстегнул заколку, удерживающую узел на голове, и золотые волосы рассыпались по плечам. Николас погрузил в них руки, уткнулся лицом в прохладные шелковые пряди, хмелея от их медово-солнечного запаха.
– Тебя просто никто еще не любил по-настоящему.
И Ольга кивнула в ответ.
– Это правда.
Время на острове текло неспешно и размеренно, напоенные солнцем дни струились, будто медовая патока. Николас, неожиданно оставшийся без привычных дел, быстро нашел чем занять себя. Вспомнив науку отца, много возившегося с ним в детстве, отправлялся на рыбалку, ловил крупных, отливающих перламутром рыбин, вытаскивал из воды остро пахнущих морем моллюсков. А вечером готовил дневной улов, приправляя его оливковым маслом и ароматными травами. И получал огромное удовольствие глядя, как Ольга с наслаждением ест его стряпню.
Почему-то от этого теплело на душе. И казалось, что такая простая, естественная жизнь по-настоящему возможна для них. Он может достать пищу, может накормить свою женщину. Что еще нужно?
И все же, как бы ни был прекрасен, головокружителен, страстен этот их затянувшийся медовый месяц, Николас знал, чувствовал всей кожей, что рано или поздно все изменится. Не может не измениться. Ольга не захочет и не сможет до конца жизни расслабляться на острове. Однажды, как только ситуация в Турции стабилизируется, она вернется и снова вплотную займется своим опасным кровавым бизнесом. Нельзя забывать и о ее навязчивой идее отомстить за смерть родителей. Идее, владеющей ею так же неотступно, как Роговым – идея поймать саму Ольгу. О ней она тоже не забудет. А он… Судя по сообщениям, доходившим из Лондона, мать послушалась его и обратилась к адвокату, и тот начал действовать. А значит, через некоторое время Николас сможет вернуться. Если, конечно, захочет. А захочет ли он?
И однажды все действительно изменилось. Однако совсем не так, как представлял себе Николас.
В один из дней они с Ольгой отправились кататься на лодке. Намеревались добраться до маленькой, закрытой со всех сторон высокими скалами бухты, куда нельзя было спуститься с берега.
Море было спокойное, поверхность воды подергивала лишь легкая рябь. Солнечные лучи плескались в волнах, зажигая в них разноцветные искры. Ольга села на корме. Николас, закатав легкие летние брюки, ступил в воду, оттолкнул лодку от берега, запрыгнул в нее, перемахнув через борт, и взялся за руль.
Лодка плавно скользила по морю. Мотор слушался исправно. Вдалеке, на горизонте, виднелся окутанный солнечным маревом силуэт какого-то судна. Ольга, рассеянно улыбаясь, смотрела на Николаса, изредка отмахиваясь от летевших в лицо мелких брызг.
– Какие новости из Турции? – спросил Николас.
Он знал, что вчера вечером приехал Иван – правая рука Ольги, которого она отправляла куда-то с поручениями. Ольга избегала говорить с ним о бизнесе, но Николас понимал, что, пока она прячется здесь, ситуацию держат под контролем те немногие люди, которым она может доверять.
– Бунт уже подавлен, – отозвалась Ольга. – Но беспорядки пока продолжаются. Иван прощупал почву насчет переезда в Баку и говорит, что это можно будет устроить.
Она замолчала, откинула голову и закрыла глаза. Она и вообще была сегодня странная, апатичная какая-то, вялая… Раньше Николас за ней такого не замечал. И необычное состояние Ольги будто подстегивало дергать ее, задавать неудобные вопросы, которые заставят выйти из этого отстраненного созерцания.
– Значит, ты все решила?
– Николас, мы ведь уже не раз это обсуждали… – устало отозвалась Ольга, не открывая глаз.
Может быть, ее просто разморило на солнце? Или он наскучил ей? Надоел, и она ищет повод от него избавиться? Поэтому и посоветовала ему подключить адвоката и снять претензии полиции?
– Обсуждали… Но ты не хочешь меня слышать.
– А ты – меня, – спокойно отбрила Ольга. – Послушай, я ведь не вынуждала тебя следовать за мной. Ты был свободен, я тебя отпустила…
– А ты и сейчас меня отпускаешь, – едко заметил Николас. – Ты все время меня отпускаешь. Поневоле задумаешься, что ты только и жаждешь от меня избавиться.
– Поворачивай! – внезапно жестко сказала Ольга.
Впереди уже виднелся горный отрог, за которым должна была открыться бухта. Николас замер.
Что произошло? Он все же вывел своими вопросами Ольгу из ее странного состояния? Разозлил? И что теперь? Она выставит его прямо сейчас? Скажет собирать свои вещи, ехать к мамочке и не осложнять ее и без того непростую жизнь?
Он пристально взглянул на Ольгу и внезапно заметил, что та побледнела. Бледность проступила сквозь смуглую от загара кожу, обесцветила губы. Ольга, до сих пор расслабленно полулежавшая на корме, выпрямилась, прижала пальцы ко рту.
– Что с тобой? – всполошился Николас, тут же забыв обо всех претензиях. – Тебе нехорошо? Голову напекло? Укачало?
– Поворачивай, – едва слышно сквозь стрекот мотора повторила Ольга.
И Николас испугался. Едкий страх заставил сбиться дыхание. За последние месяцы Николасу не раз доводилось бояться. Но этот, теперешний, страх не имел ничего общего с чувствами, которые он испытал на вилле русского бандита и в гостевом доме в Стамбуле. Там он боялся за свою жизнь, теперь же, кажется, впервые осознал, что означает бояться за другого – за человека, чье благополучие значит для тебя много больше, чем твое собственное. Николаса обдало холодом, затем бросило в жар. Мозг, словно нарочно, принялся подкидывать жуткие картинки: Ольга, всегда такая сильная, выносливая, бьется в непонятном приступе и умирает, умирает у него на руках. А он ничего не может сделать здесь, посреди открытого моря.
