После тренировок они иногда заходили в кафе напротив тренажерного зала, сидели за чашкой эспрессо, трепались ни о чем. Друг о друге не рассказывали.
Максу ясно было, отчего молчит Залесский, не те подробности его жизни рисовались, чтобы распространяться о них за чашкой кофе. Сам же Лазарев не считал свою обыденность из ряда вон выходящей, сказал только, что учится в Университете, пишет диплом, собирается в аспирантуру, занимался спортивными единоборствами, тоже хотел в большой спорт, но не случилось.
Максу бы хотелось узнать больше про балет и что же произошло в академии, что за скандал с уходом Сергея, но он догадывался — тема болезненная. Потому только смотрел, поражался, восхищался и радовался, что причастен к чему-то важному для Сергея.
В танце Залесский был полностью открыт. Максим, ничего не смысля в балете, воспринимал его на уровне эмоций. Раньше он не представлял, что жесты, движения, само тело могут быть настолько красноречивы. Теперь смотрел на это вблизи.
Желая узнать больше, Макс стал расспрашивать Сергея, тот охотно пускался в разъяснения, иллюстрируя слова движениями, и скоро Лазарев понял, что такое экзерсис у станка, Сергей говорил “у палки”, набор обязательных движений, их комбинации с разных позиций ног. Это было необычно и увлекало. В какой-то степени те же тренировки, что у Макса с железом, или, скорее, похоже на то, что Лазарев делал на кикбоксинге в “бое с тенью”, даже музыка. Но танец не был боем, он не был философией, он был речью, монологом, диалогом и полетом, он существовал в отрыве от сцены, мог жить в тишине. Это больше всего поражало Максима. Когда он видел импровизацию Залесского, короткие этюды, то как будто начинал слышать то, что звучало внутри движений. Это завораживало.
Сергей занимался в трико и майке, иногда и с обнаженным торсом. По-юношески строен, но силен, мышцы не перекачаны, естественная красота идеального тела.
Конечно, это привлекало Макса, который хоть и знал женщин, но не хотел их, однозначно реагируя на мужчин. К Залесскому у него по началу страсти не было, скорее, любование. Максим понимал, что рано или поздно они окажутся в одной постели, но не представлял, как повернется судьба. Ничего нельзя знать наперед.
В один из вечеров, уже после того, как Сергей потянулся и отпрыгал, они пошли на тренажеры, завтра их ждал выходной, потому можно было не торопиться и выложиться по полной.
Максим показывал один из способов тренировки предплечья на тренажере Сотского.
— Новая штука, ты не смотри, что он маленький, на самом деле эффективней комплекса Кеттлера, попробуй, хочешь — возьми домой, оценишь, когда попробуешь.
— Нет, домой мне нельзя.
— Ну да, я не подумал, тогда тут… лучше стоя. Вот, правильно, от себя и на себя, то же, что с гантелями, но лучше. Теперь наверх руки, и назад опускаешь его за голову, и опять выжимаешь. Давай, раз, два, три, хорошо… и стряхивай кисти потом. А еще мне парни показали без тренажера, просто на гибкость, вот смотри, — Максим взял Сергея за руки, — соединяешь ладони и…
Они стояли лицом друг к другу, близко, разгоряченные нагрузкой, потные майки липли к телам. Ноздри Макса затрепетали, когда он уловил уже знакомый запах Сергея.
Но ничего не произошло, вернее, произошло непредвиденное — дверь распахнулась, и в зал ввалился Яков Михайлович со товарищи и с порога начал орать:
— Так вот с кем ты здесь время проводишь, сучонок! Недотрогу строит, а сам блядует с манекенщиками!
Он подлетел к Сергею и с размаху влепил ему пощечину, замахнулся второй раз, но реакция Макса оказалась молниеносной. Лазарев не успел подумать, что делает, тело все решило само, приняло боевую стойку, правая нога вынеслась вперед и всей стопой приложилась к разгневанной физиономии Якова, обратный хук-кик свалил папика, как сноп, бритоголовые телохранители и моргнуть не успели. Но это лишь в первый момент, потом спохватились и пошли на Макса с двух сторон, он обернулся к Сергею, глазами показал не ввязываться и уже сосредоточился на обороне, как новое лицо прервало бой.
— Яшенька, голубчик, а что это ты здесь лежишь? А это что за мальчики?
Крашеное в пепельный блонд нечто, облаченное в свободный черный балахон с блестками, трудно было назвать мужчиной, однако голос у него был мужской. На этом схожесть и заканчивалась, в остальном: вертлявые манеры, блудливый взгляд, приторная улыбка на ярко накрашенных губах — как у хозяйки борделя.
Яков приподнялся, вытаращил глаза и хватал ртом воздух, он с трудом приходил в себя после нокаута, но мотнуть головой браткам — молчать и не двигаться — успел.
Макс тут же принял расслабленную позу и вежливо поклонился блондину в блестках.
— Добрый вечер.
— Добрый, добрый, — промурлыкал в ответ неожиданный спаситель. — А я жду, жду, Яша обещал заехать, а вы тут?..
— А мы тут тестировали тренажер Сотского, из положения лежа, — невозмутимо продолжал Максим.
Сергей молчал, с удивлением смотрел на Якова, как тот суетливо поднялся и начал обхаживать блондина.
— Извини, золотце, я совсем забыл про ужин. Сейчас поедем, столик заказан, все как ты хотел!
— А мальчики с нами?
— Боже упаси! Зачем они там, да и кто их пустит туда, там дресс-код, и нам переодеться надо. Идем, идем, — Яков настойчиво перемещал блондина ко входу.
— Жаль, что мальчикам нельзя, особенного вон тому, — палец с наманикюренным ногтем указал на Сергея, — он милашка. У Севы работает?
— Уже нет! — буркнул Яков. — И ты тоже нет! — разъяренно зыркнул он на Макса. — Чтобы духу вашего у Золотухина не было, на подиуме увижу — убью!
— Ну что ты, что ты! Зачем их убивать, может, они все-таки с нами?
— Нет, золотце, они не с нами. Пошли, пошли… А вы вперед! Дармоеды, — прошипел на телохранителей Яков.
Те первые скрылись за дверью, за ними и воссоединенная семейная пара. Сергей не мог знать, а Макс сразу догадался, что блондин в блестках и есть вторая половина Якова Михайловича. Они уже лет десять жили вместе, даже брак заключили в Голландии. Блондина вроде Аскольдом звали или Артуром. Поговаривали, что он безудержно ревнив, устраивает Яше скандалы с угрозами покончить с собой, выброситься из окна, порезать вены или отравиться цианистым калием.
— Это что было? — спросил Сергей.
— А то, что мы уволены без выходного пособия, а ты, похоже, и жилье потерял. Вряд ли Яков продолжит тебе снимать квартиру на Обводном.
— А ты… откуда знаешь?
— Я, Сережа, много чего знаю. Ну-ка, лицо мне покажи. Крепко приложил, сволочь. И часто он тебя так?
— Часто, — опустил голову Сергей.
— Ну вот, считай, что избавился. И от него, и от Золотухина, и от всего остального. — Они встретились глазами, и во взгляде Макса — знание, а у Сергея — боль. — Не будет ничего этого, Сережа, — тихо сказал Максим, закрывая тему навсегда, — правда, и жизни вольготной не будет, подарков, квартиры.
