Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Тедди сидел в старинном кресле, перекочевавшем в классную комнату из детской, и держал на коленях альбом для рисования. Младшие сестры Ивлин, Хетти и Кезия, обожали этот альбом — в основном за рисунки с обнаженной натурой, о которых им не полагалось знать. В альбоме Тедди почти на каждой странице были девушки: с уроков живой натуры, из чайной, из школы искусств — все до единой современные, утонченные, не признающие шляпок. Кезия, опаздывающая в школу и бегущая за автобусом. Хетти, свернувшаяся клубочком в старом кресле и в сотый раз перечитывающая «Маленьких женщин», со словами, словно слетающими с ее губ: «Как по-твоему, Ивлин, Джо должна выйти за Лори? По-моему, да. А если ты не выйдешь за Тедди, как думаешь, он женится на мне?» И десятки портретов Ивлин. Сердитая Ивлин. Задумчивая Ивлин. Ивлин в школьной юбке. Ивлин, одетая к званому ужину. Ивлин, раздраженно берущая аккорды на фортепиано. Ивлин читает. Ивлин хмурится. И редкий случай — Ивлин с лицом, озаренным улыбкой (такую Ивлин не видывал почти никто).
Вот и сейчас он торопливо набрасывал карандашом ее портрет, схватывая румянец на щеках и нетерпеливые, быстрые движения ног. И думал прежде всего о своем рисунке, да еще о том, как ему хочется вскочить и расцеловать ее — немедленно, в губы, просто чтобы посмотреть, как она к этому отнесется. Ее возмущенные возгласы он слушал лишь краем уха, но не настолько пренебрежительно, как могло показаться на первый взгляд, ведь она весь день твердила почти одно и то же.
Мистер Коллис и мистер Моран учились вместе. Тедди был самым младшим из трех сыновей в семье, нежданным любимцем родителей, полагавших, что времена деторождения для них давно в прошлом. Его мать страдала нервными мигренями, в итоге Тедди бо́льшую часть раннего детства провел вне дома в обществе няни. В холодные или дождливые дни их отсылали в гости к Коллисам. В доме Коллисов Тедди мог съезжать по лестничным перилам, устраивать шумные игры в детской и кричать во весь голос. И, хотя в этом он никогда не признавался даже самому себе, он считал этот дом своим, особенно обставленную потертой мебелью детскую Коллисов, просторы их запущенного сада и Ивлин.
Тедди и Ивлин были помолвлены еще с тех пор, когда он носил короткие штанишки, а она — детские переднички. Серьезное предложение он сделал ей в прошлом году, но Ивлин только посмеялась. Замуж она собиралась еще очень не скоро.
Теперь же, когда Ивлин, строго говоря, была уже не девочкой, а девушкой, а Тедди — юношей, другая мать попыталась бы придать их отношениям больше благопристойности. Но миссис Коллис не решалась признать, что ее дочь взрослая. Предполагалось, что летом Ивлин начнет выезжать в свет, носить длинные юбки и высокие прически, посещать приемы и балы и всячески демонстрировать свою готовность к вступлению в брак. Миссис Коллис понятия не имела, каково это — быть матерью девушки на выданье, и заранее переживала.
— О да, а как же, — рассеянно отозвался Тедди, уловив паузу в потоке слов и догадавшись, что должен заполнить ее ответом. — Чертовски нечестно. — Его карандаш шаркал по бумаге, вырисовывая ниспадающие волосы Ивлин.
— Дело ведь не только в Оксфорде! — продолжала Ивлин. — А во всем. Вы с Кристофером можете стать кем угодно! Путешественниками! Военными! Изобретателями! А девушки? Только гувернантками, учительницами, компаньонками или матерями.
Последнее слово прозвучало как ругательство. Тедди заметил:
— Не настолько все скверно. Современным девушкам доступно множество занятий. Ты могла бы стать женщиной-врачом, как миссис Гаррет Андерсон. Или писательницей… или художницей. В школе искусств учится много девушек.
— Нельзя просто взять и стать художницей или писательницей, — яростно возразила Ивлин. — Для этого нужно призвание или, по крайней мере, талант. А у меня его нет ни капли. И я не понимаю, каким образом я могла бы стать врачом, если все знакомство с естественными науками в моей школе исчерпывается прогулками на природе. И кстати, она не миссис, а доктор Гаррет Андерсон.
— Ты в любом случае могла бы выйти за меня, — мягко произнес Тедди. — А я отпустил бы тебя в Оксфорд.
— Балда, — выпалила Ивлин. Ей хотелось от досады топнуть ногой. — Речь не только обо мне, — растолковала она. — А обо всех нас! Обо всех женщинах! Как могут женщины жить вот так? Как женщины вроде мамы могут просто жить — словно им все равно? — Ее глаза гневно сверкали.
Она великолепна, думал Тедди. Как святая Тереза, или Жанна д’Арк, или какая-нибудь богиня — Афина или Диана, из тех, которые носятся на колесницах, исполненные праведного негодования. Желание поцеловать ее усилилось, от него трепетало все тело. Это не на шутку тревожило его.
— О да, — поспешил отозваться Тедди. — Скверное дело, как ни крути. — И он начал набрасывать львицу, и его львица следовала за нарисованной Ивлин. — Вот только, прошу меня простить, если твои родители запретили, что тут можно сделать?
— К чертям родителей! Речь не о маме с папой! — Она перестала вышагивать по комнате и повернулась к Тедди.
— Так вот оно что, — дошло до него. — Ты про суфражисток, да?
— А если и так, что из того?
— А-а. — И он повторил: — Вот оно что. — Он отложил карандаш и потер глаза, соображая, с чего начать.
О Мэй и ее матери
Через неделю после того, как Ивлин купила у нее экземпляр «Голосов женщинам» и получила в придачу обещание будущего без войны, Мэй Торнтон завтракала вместе с матерью.
— И тогда мисс Эйтчсон сказала, что Боудикка — ошибка природы и разве хорошим девочкам вроде меня стоит подражать таким варварам, как она? А я ответила, что все равно буду. По-моему, это просто блеск — быть Боудиккой, разъезжать на собственной колеснице, сражаться против римлян, только я сказала мисс Эйтчсон, что на месте Боудикки я не пошла бы воевать, потому что я из семьи квакеров, а мы пацифисты. Сказала, будь я Боудиккой, я пустила бы в ход дипломатию и политические уловки. А мисс Эйтчсон сказала, что леди не подобает вмешиваться в политику. Но я считаю, если в твою страну вторглись римляне, надо же что-то делать, правильно? Даже если вместе с ними появилось и центральное отопление, и хорошие дороги. Но мисс Эйтчсон просто увильнула от разговора, сказала, что сейчас мы проходим не римлян, а Генриха VIII. А по-моему, Генрих VIII был тот еще негодяй — правда, мама? Не очень-то это по-королевски — рубить головы женам, пусть даже они и в самом деле ведьмы, я так считаю. А ты?
— Не закапай яйцом школьную юбку, милая, — отозвалась миссис Торнтон, которая читала какое-то письмо и хмурилась. — Впрочем, я всегда считала Генриха VIII страшным человеком. Мистер Фрейд наверняка обнаружил бы у него в подсознании какую-нибудь кошмарную жуть. Право, мне следовало бы явиться в эту твою школу с жалобой. Слишком уж она викторианская. Я уже говорила мисс Купер, что охотно приду, чтобы прочитать девочкам лекцию о подлинной истории матриархального общества, но она так и не соизволила ответить.
Мэй с матерью жили в узком доме рядовой застройки на одной из наиболее респектабельных улиц Бау в лондонском Ист-Энде. Отец Мэй руководил бесплатной школой для бедных, он умер, когда ей был год от роду. Друзья матери думали, что после его смерти она переберется в более приличный район Лондона. Но она продолжала жить все там же.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
