— Я, кажется, ошибся… — в растерянности пробормотал он, со стыдом отводя взгляд от выглянувших из широкой прорехи очаровательных, вполне сформировавшихся девичьих грудей с темными коралловыми сосками.
Смущение, однако, не помешало его светлости заметить, что девушка — в том, что стоявшее перед ним миниатюрное создание принадлежит к прекрасному полу, сомневаться было уже невозможно — отнюдь не поспешила хоть как-нибудь прикрыть свою наготу. Она просто стояла, расправив плечи, и с открытым вызовом смотрела на графа. Потом спросила:
— Итак, милорд, что вы теперь намерены со мной делать?
Линтон шумно втянул в себя воздух и столь же демонстративно выдохнул. Выражение, с которым были сказаны эти слова, не имело ничего общего с манерами парижских улиц. И кем бы ни оказалась эта девица, свой вызов она облекла в безукоризненную словесную форму, принятую в высших кругах французской аристократии.
— Кто вы? — резко спросил Линтон.
— Мое имя Данни, — мягко, но решительно ответила девушка.
— Девочка моя, так не годится!
Граф неожиданно почувствовал раздражение. Ему не нравилось откровенное бесстыдство, с которым эта совершенно незнакомая особа демонстрировала свои прелести. Кроме того, в этот момент именно он выглядел смешным. А к этому его светлость не привык. Быстрым движением он схватил девушку за худые руки и скрестил их у нее на груди. Но при этом не удержался, чтобы вновь не взглянуть на это полуобнаженное тело.
— Наверное, сам пророк Даниил, питавшийся только овощами, не смог достичь такого телесного совершенства, — пробормотал Линтон. Затем он повернулся спиной к девушке и, подойдя к ванне, попробовал рукой воду. Помедлив еще несколько мгновений, он вдруг резко обернулся и спросил: — Ваше имя, немедленно!
— Даниэль.
— Не воображайте, мадемуазель Даниэль, что меня удовлетворил ваш ответ, — сказал Линтон уже несколько мягче. — Но сейчас я хотел бы продолжить наше занятие. Вы собираетесь снять с себя эти омерзительные грязные лохмотья? Или же предоставите это сделать мне?
Испуганный взгляд девушки, ее изменившееся от ужаса лицо, навернувшиеся на глаза слезы — все это убедило Линтона в том, что его новая знакомая, во всяком случае, не распутница.
Линтон пересек залитую солнечным светом комнату и подошел к миниатюрному столику красного дерева. Налив из стоявшего на нем графина рюмку хереса, граф опустился на стул лицом к окну и с интересом принялся наблюдать за происходившим на улице.
Даниэль несколько секунд смотрела в спину графа, потом решительно сбросила с себя остатки того, что когда-то было одеждой, и скользнула в ванну, с наслаждением погрузившись в теплую воду. Вырвавшийся при этом из ее груди вздох удовлетворения не прошел мимо ушей его светлости.
— Не забудьте вымыть голову, — холодным тоном посоветовал он, продолжая смотреть в окно. — Вернее, то, что осталось от ваших волос. Мне хочется увидеть, какой цвет скрывается под слоями грязи.
Ответом было гордое молчание. В номере вновь повисла тишина. На этот раз надолго. Лишь иногда ее нарушали всплески воды в ванне и тихое бульканье льющегося из графина хереса…
Полуденное солнце постепенно покидало комнату. Даниэль вымылась и, продолжая лежать в ванне, раздумывала, как выбраться из нее: ведь от ее одежды почти ничего не осталось. Наконец, набравшись смелости, девушка негромко позвала:
— Милорд.
В ответ донесся только шелест накрахмаленной рубашки: граф недовольно пожал плечами. Но Даниэль уже поняла, что ее вопрос услышан, и заговорила вновь:
— Так как вы разорвали мою рубашку, я не знаю, что теперь надеть. А вода в ванне становится прохладной, мне пора выбраться отсюда.
— Ваша одежда, мадемуазель Даниэль, годится разве что для печки, — донеслось в ответ.
— Но что вы можете предложить взамен? Или вы предпочитаете видеть меня совсем голой?
От подобного нагловато-игривого тона графа передернуло.
— Дитя мое, — холодно ответил он, — я попросил бы вас следить за своими выражениями. Если, конечно, вы не желаете добавить еще пару синячков к уже красующемуся чуть повыше вашей очаровательной груди.
Быстро встав со стула, Линтон неторопливой уверенной походкой подошел к стоявшему у противоположной стены темно-вишневому гардеробу и открыл его. Выбрав длинную батистовую рубашку с обшитыми кружевами рукавами и воротником, он бросил ее на стоявший рядом с ванной стул.
Заметив, что его светлость явно не спешит отворачиваться, Даниэль опустилась как можно глубже в воду, и мыльная пена совсем скрыла ее маленькую фигурку.
— Если вы не хотите выйти отсюда такой же грязной, как и пришли, советую вам поскорее выбираться из ванны, — заметил Линтон и вновь отвернулся к окну.
Даниэль облегченно вздохнула и послушно переступила через край ванны, вода в которой действительно стала уже почти черной от смытой грязи. К тому же девушка поняла, что ее избавитель и тиран пока не склонен применять к ней обычные меры, которые используют, воспитывая непослушных детей. А также не намерен приставать к ней как к женщине. Парадоксально, но к последнему выводу Даниэль пришла со смешанным чувством. Конечно, ей было приятно сознавать, что она в безопасности и гарантирована от всякого рода посягательств. Но вместе с тем Даниэль чувствовала некоторую обиду. Или, скорее, укол оскорбленного самолюбия. Казалось, она уже так долго играла роль мальчишки, что не должна была принимать особенно близко к сердцу безразличие мужчины к ее женским достоинствам. И все же в душе Даниэль росло еще не совсем осознанное раздражение. Девушка взяла полотенце и торопливо вытерлась, бросая при этом беспокойные взгляды на спину сидящего у окна графа. Уже давно не чувствовала она себя такой чистой и посвежевшей. За последние месяцы ей приходилось, и то изредка, довольствоваться маленькими искусственными водоемами для купания лошадей или ледяной водой из пожарных шлангов где-нибудь па задворках. Сейчас же она испытывала неземное блаженство. Запах мыльной пены. Ощущение чистоты каждой поры, каждой клеточки насухо вытертого мохнатым полотенцем тела. Что могло сравниться с этим ощущением! Мягкая и тонкая батистовая рубашка нежно ласкала кожу. Нащупав пальцами изящные жемчужные пуговки, Даниэль поспешила поскорее застегнуться, пока не обернулся сидевший у окна человек. Как, кстати, его зовут? Ах да! Хозяин гостиницы обращался к нему «милорд Линтон». Имя, несомненно, английское. Но по-французски он говорит безукоризненно!
— Вы оделись? — донесся от окна холодный голос графа.
— Если это можно так назвать, — огрызнулась Даниэль, чувствуя, что ее голые ноги неприлично торчат из-под короткой рубашки.
Она была воспитана так, что считала нескромным обнажать даже коленку. И это в то время, когда женщины на балах и приемах носили донельзя декольтированные платья! Но Даниэль не задумывалась над подобным противоречием…
Тем временем Линтон встал со стула и, подойдя к девушке, сказал с усмешкой:
