– В предпоследнюю нашу встречу ты сказала, – его хриплый голос больше похож на шепот, что вызывает по моему телу ещё одну волну мурашек, не сразу давая осознать смысл слов, – что больше никогда не появишься.
Я? Когда? Моя растерянность, разумеется, заинтересовала бы его, если бы он не был занят куда более интересным занятием – развязыванием шнуровки на моем платье. Зато, когда смысл сказанного до меня дошёл, я вдруг осознала, что для него наша встреча в коридоре особняка во время пожара не была последней. Как и с поцелуями, он знал, сколько их было ещё до того, как они для меня случились. Означает ли это, что после той встречи на крыше в его воспоминаниях мы не целовались? Если Анри утверждает, что я сказала такое, то, скорее всего, ещё скажу. По крайней мере, ещё один раз я побываю в его кошмаре наяву и скажу, что больше не появлюсь снова. Как-то не по себе от всего этого. Почему я ему так сказала? И сказала ли?
– Но ты здесь, – его губы нежно касаются мочки уха, прищипывают его, отвлекая от размышлений, – и больше я тебя не отпущу.
Близость с ним пьянит не хуже вина в этом, непривыкшем к алкоголю, теле. Однако мысль, что есть то, о чем я не могу узнать, не выдав себя, трезвит. Даже лучше, чем ощущение, что благодаря умелым рукам графа я рискую остаться без платья всего за минуту, хотя мне понадобилось куда больше времени, чтобы в него забраться. Отец явно не оценит такого развития событий.
– Стой, стой… – сначала несмело и очень нехотя отбиваюсь, пока мысли об отце не отрезвляют окончательно. – Стой, я сказала!
Как сумела его оттолкнуть, сама не знаю, и удивилась этому даже больше, чем сам злодей. Его грудь часто вздымается, а во взгляде до сих пор читается та возбужденная истома, что чувствую и я. Уже не говоря о том, что моё неопытное тело все горит от таких откровенных притязаний на него. Мне нельзя больше этого позволять, а то в следующий раз я точно не смогу остановить ни его, ни себя. И самое худшее, я боюсь, заключалось в том, что и не захочу останавливаться. Взгляд Анри не сразу приобрел тот знакомый мне холод, лишь после того, как я от испуга вскрикнула:
– Что вы себе позволяете?! Отправьте меня домой, немедленно!
Сложно сказать, чего именно я испугалась: того, что между нами происходило, надежды, которую он так небрежно оживил в моем сердце или опасения, что стоит происходящему продолжиться, я не смогу остановиться? Мои слова задели его, превратили в того самого злодея, похитившего меня. Как будто кто-то щелкнул пальцами и последние десять минут времени банально исчезли.
– Ни за что, – криво улыбнулся он, и под мой вскрик забросил себе на плечо и вытянул из кареты.
– Что ты делаешь?! Отпусти меня! – завизжала, оказавшись вниз головой, упираясь взглядом куда-то в район его шикарной задницы. В ответ он внезапно развернулся, так что, чтобы не свалиться, мне пришлось самой схватиться за его брюки.
– Я же сказал: больше я тебя не отпущу, – как-то очень уверенно заявил он и бодрой походкой потопал к парадному входу особняка.
Меня начало мутить ещё до того, как мы добрались до дверей, вестибулярный аппарат вообще никакой. Даже обрадовало то, что сегодня у меня не было особого аппетита и опустошать желудок практически нечем. Хотя если бы случился конфуз и пострадали безумно дорогие штаны графа, мне бы это непременно подняло настроение.
– Господин? – рядом возник Маркус, как только мы вошли в особняк. В словах не то слуги, не то брата графа звучал вопрос, слегка смахивающий на укор, но граф сделал вид, что не заметил его.
– Подготовь кресло для леди Рианны, – приказал он.
– Меня сейчас вырвет, – простонала, зло хлопнув злодея по филейной части, надеясь, что хоть это его вразумит. Подействовало, но не так, как я ожидала. Меня стянули с плеча и подхватили на руки, но так резко, что перед глазами появились мушки. Я даже схватилась за его пиджак, глухо застонав.
– Ненавижу тебя, – призналась на диво легко, борясь с приступом тошноты.
– Очень в этом сомневаюсь, – спокойно сказал он и отдал приказ уже какой-то горничной. – Мятный чай и плед в мой кабинет.
Как дошел до кабинета, не заметила, только когда руки мои от своего пиджака отдирать начал, пришла в себя. Меня посадили на некомфортный, хотя и выглядевший дорого, кожаный диван. Перед глазами всё расплывалось, когда я попыталась сфокусировать взгляд на злодее. Его руки накрыли мои, не пытаясь убрать их, а скорее поддерживая, оберегая и оттягивая момент, когда он отодвинется на почтительное расстояние, и наша близость прекратится.
– Ты выбрала слишком слабое тело, – сказал он странную фразу с укором и, нахмурившись, отступил. Почти сразу без стука в кабинет вошла горничная. Она несколько растерялась, заметив в комнате меня, но тут же, потупив взгляд, поставила поднос с чаем на столик, а рядом с ним положила клетчатый плед.
– Иди, – кивнул на дверь Анри, обходя стол.
Так вот какая она, обитель злодеев… Я немного разочарована: ни тебе паутины и мерзкого прислужника, ни стонов многочисленных жертв из подвала, скудненько. Строгий интерьер, мебель из цельной древесины, ряды каких-то книг, пачки с документами. Он часто здесь работает, а судя по тому, что на диване примяты подушки, и ночует частенько. Граф снял пиджак и, как-то устало вздохнув, опустился на стул. Судя по стопкам писем, у него полно работы, но, тем не менее, время, чтобы выкрасть меня, он нашёл.
– Не понимаю, о чем ты, – решила не мучить себя манерами, как только горничная вышла. – Зачем ты привез меня сюда?
– По-твоему, я должен был смотреть, как этот разукрашенный клоун уезжает с тобой? – ответил мне вопросом на вопрос, не отрывая глаз от писем, которые перебирал. Главное, вид такой сделал, будто мы говорим обо всем понятных вещах.
– А почему бы и нет? – безучастно пожала плечом. Голова все ещё кружится, а чай слишком горячий, чтобы пить. Во рту пересохло, во сне находиться с ним наедине было куда проще.
Анри поднял на меня тяжелый взгляд, словно проверяя, могу ли я соображать или всё ещё несу полнейший бред? Сфокусировать ответный взгляд на нем оказалось слишком трудно, поэтому я предпочла, совсем не как леди, сползти и улечься на диване, даже не обращая внимания на немного задравшуюся юбку платья. В любом случае, как бы я не выкручивалась, сейчас мне не удастся убедить его в том, что я не я, да и, если честно, не хочется. Проблема в том: а что именно я готова ему рассказать? Сколько правды могу открыть?
