Мим провел месяц в тюрьме Сен-Пелажи. На процесс явился «весь Париж». Репортер «Судебного вестника» объяснил ажиотаж просто и невероятно: «Публика знает Пьеро из „Фюнамбюля“, но не знакома с Дебюро. До сих пор она не видела лица своего любимого паяца без пудры и грима, в котором тот обычно появляется на сцене. И никогда не слышала, как он говорит! Публика знает его выразительный, остроумный и шутливый жест, бесконечно переменчивое лицо, но до сих пор не слыхала его голоса. Теперь вы понимаете, откуда этот интерес, это любопытство?»[2]Актера оправдали.
Бандиты, в свою очередь, считают делом чести оправдать ожидания, возложенные на них культурной традицией, которая утверждает, что «Франция — республика изящной словесности». В заключении или подполье они сочиняют мемуары, детективы, сценарии, обреченные стать бестселлерами среди интеллектуалов. Покровительствует этому писательскому цеху свой «святой». Бандита, бретера и убийцу Пьера Франсуа Ласенера — равноправного с Леметром и Дебюро героя «Детей райка» — обезглавили в 1836 году. В тюрьме он писал романтические стихи, позволившие Бодлеру назвать его «одним из героев современной жизни», впечатлившие Достоевского, включенные Бретоном в легендарную «Антологию черного юмора».
На стезе изящной словесности полицейские не отстают от бандитов. Их «святой патрон» — Эжен Франсуа Видок (1775–1857), бывший каторжник, ставший гением сыска, литератор-мемуарист.
Да что там Видок, если я сам гостил на барже — ржавая руина снаружи, пятизвездочный отель внутри — кокаинового короля «Филу», отсидевшего лет двадцать. Битых три часа он со знанием дела обсуждал с моей женой феномен тургеневских барышень.
Во французских тюрьмах то ли уникальные библиотеки, то ли уникальные сидельцы.
V
Париж стоит не только обедни, но и преступления. Франция относится и к революции, и к преступлению как аперитиву или трапезе. Чревом Парижа называли уничтоженный в 1968 году огромный рынок в квартале Ле-Аль. Преступления питают неистребимое, метафизическое чрево Парижа.
P. S. В 1836 году Леметр вышел на сцену в гриме, недвусмысленно шаржирующем Луи Филиппа: спектакль «Робер Макэр» запретили. Вторую жизнь Макэру подарил великий Оноре Домье. В сюите из ста одного рисунка, опубликованной в журнале «Шаривари» (1836–1838), жулик примерил на себя все уважаемые в обществе профессии, от маклера до врача: любая из них оказывалась золотой жилой. Первый фильм о Робере Макэре — «Робер Макэр и Бертран» (1907) — снял пионер кинематографа Жорж Мельес. В «Приключениях Робера Макэра» (1925) Жана Эпштейна злодея играл Жан Анжело. О нем сняты также телеспектакль Пьера Бюро «Робер Макэр» (1971) с Жаном Маре и два телефильма: в «Робере Макэре» (1976) Роже Каана главную роль сыграл Робер Ирш, а в «Банде Обжоры» (1976) Франсуа Шателя — Франсис Лемер.
Дебюро играли Монти Блю («Любовь Камиллы» Гарри Бомонта, США, 1924), Густав Грюндгенс («Пляска на вулкане» Ханса Штайнхофа, Германия, 1938), Жан Луи Барро («Дети райка»), Саша Гитри («Дебюро» Гитри, 1951), Робер Ирш (телефильм Жана Прата «Дебюро», 1982).
Ласенера в «Детях райка» (1945) играл Морис Эрран, в «Ласенере» (1990) Франсиса Жиро — Даниэль Отей. Видоку повезло больше. Его образ создавало множество актеров: Гарри Бор в фильмах Жерара Буржуа («Молодой Видок, или Как становятся полицейским», 1909; «Видок», 1911), Рене Наварр («Видок» Жана Кемма, 1923), Андре Брюле («Видок» Жака Даруа, 1940), Джордж Сандерс («Скандал в Париже» Дугласа Сирка, США, 1946), Анри Нассье («Кавалер креста смерти» Люсьена Гарнье Реймона, 1947), Бернар Ноэль (телефильм «Видок», 1967), Клод Брассер (телефильм «Новые приключения Видока», 1971–1973), Жерар Депардье («Видок» Питофа, 2001), Бруно Мадинье (телефильм «Маска и перо», 2010).
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Такие книги, как эта, никто не читает в линейной последовательности. Жанр путеводителя обязывает располагать главы, следуя топографической, а не хронологической логике. Однако, поскольку многие герои мелькают в разных главах, автор счел нужным при беглом упоминании того или иного персонажа или преступления указать в скобках номер главы, содержащей подробную о них информацию. Так что при желании эту книгу можно рассматривать как аналог «Игры в классики» Хулио Кортасара.
Играть так играть. По праву автора, я сам — но лишь однажды — нарушу топографический принцип и не откажу себе в удовольствии начать книгу с истории моего самого любимого чудовища.
С истории доктора Петио.
Глава 38 Улица Лезюера, 21
Освенцим на дому (1944)
Парижская городская легенда гласит, что трехэтажный дом по улице Лезюера, 21 — в спесивом Шестнадцатом округе, сразу за площадью Звезды, — в конце 1940-х годов по кирпичику разобрал его хозяин Морис Петио: то ли истребляя память о старшем брате — докторе Марселе Петио, то ли разыскивая тайник с его несметными сокровищами, которых молва насчитала аж на двести миллионов. Но у больного раком Мориса просто не хватило бы на это времени и сил: он пережил брата всего на несколько месяцев. На самом деле дом, принадлежавший до Петио князю фон Коллоредо-Мансфельду и одно время служивший складом мебели актрисе Сесиль Сорель (17), приобрел комик Бурвиль, но не жил там — да и кто бы смог не то что в нем жить, а переступить его порог по доброй воле. Как бы там ни было, дом снесли. Жаль: другого такого дома не было на всем белом свете.
Экстравагантной перепланировкой руководил в 1941 году сам доктор. Ему требовалась треугольная комната для сеансов электротерапии, необычно толстые стены, обитые кожей для звукоизоляции, пятнадцатисантиметровое отверстие с визиром в стене — наблюдать за процедурами, фальшивая дверь. Вокруг дома возвышалась стена до середины третьего этажа, «чтобы пациенты будущей клиники не смущали соседей, а соседи — пациентов» или «чтобы соседские дети не бросали в сад косточки от персиков». Рабочие, как и половина Парижа, боготворили «народного доктора»: Петио бесплатно лечил обездоленных, спешил к ним в любое время суток, словно никогда не спал, презирал комендантский час, и немецкие патрули не замечали его — насвистывавшего человека в бабочке, крутившего педали велосипеда с большой корзиной на багажнике.
Парижане возили в таких корзинах, что удастся раздобыть на черном рынке. Ну а что возил доктор — об этом лучше не думать.
11 марта 1944 года к дому подъехали два полицейских на велосипедах. Соседи жаловались на тошнотворный запах, уже несколько дней источаемый поднимавшимся из трубы черным дымом. «Флики», как называют полицейских во Франции, не располагая ордером, позвонили доктору, попросившему дождаться его. Но, не выдержав зловония, взломали окно и зашли в нежилой на вид дом. Дорогие, но сальные и грязные мебель и ковры соседствовали с выпотрошенным диваном и разнокалиберными шаткими стульями. Запах шел из подвала. Спустившись, «флики» увидели в нервном свете фонариков догорающие в печи расчлененные трупы, выкатившийся из нее обугленный череп, разбросанные по полу обрубки, ошметки плоти, яму с негашеной известью, окровавленный топор, подвешенный к потолку мясницкий крюк.
