– Нельзя простить того, кто убил тебя, – сказала актриса. – Но я боюсь, вдруг он… вдруг он отомстит.
Ее зеленые глаза остановились на лице сестры. В них были те же самые непонимание и ужас, что и давней ночью, когда хлестал дождь, и соседи притащили Мадлен домой. Она была почти прозрачной – вся кровь вытекла из трех огромных ран, пока тело несли.
– Он изгнанник, – твердо сказала Инга. – Уголовник в бегах. К жрецам Прона он не пойдет, а если захочет сделать какую-нибудь магическую гадость, Лис почует.
Мадлен сложила листок вчетверо и отдала сестре. Они обнялись. Спускаясь по ступенькам в сад, актриса ощутила аромат лука – словно ее опять избрали Луковой Королевой. Хотя здесь, на берегу теплого моря, в саду среди смокв и оливковых деревьев этот запах никак не мог быть реальным, он обрушился на Мадлен с такой силой, что у нее зачесались глаза. На миг актрисе показалось, что она снова стоит на помосте перед весело гудящей толпой, улыбаясь и чуть не плача от запаха висевшей у нее на груди огромной луковой гирлянды. «Кто бы знал, что мне придется всю жизнь вот так», подумала Мадлен. – «С улыбкой на лице, жмурясь от слез…». Она глубоко вздохнула, но как всегда, не почувствовала вкуса воздуха. Мадлен улыбнулась и пошла к сцене.
Инга же направилась к выходу из парка. Письмо следовало опустить в черный ящик на дверях Имперской Канцелярии, а находилась Канцелярия на другом конце Кулы.
I
Самым ужасным временем суток для Халлена была середина ночи. Темнота обступает, забивает рот, и растворяет в себе мысли, желания, нерожденные крики. В шорохе ветвей или скрипе половиц слышатся странные голоса и звуки. Словно стеклышки из разбитого калейдоскопа, перед глазами Халлена крутились обрывки прошлого. Незначительные мелочи – погремушка, выпавшая из руки младенца, когда стрела разнесла ему череп. Игрушка ударилась о каменный пол с неожиданно громким звуком и покатилась, грохоча… Синие глаза мандречена с неправильными, круглыми зрачками. Рот, разинутый в беззвучном крике. Ресница, прилипшая к щеке человека. Когда Халлен вогнал стрелу в раскрытый рот, ресницу стряхнуло со щеки. А после той ночи, когда мертвая мамаша обезглавленного младенца попыталась забраться к нему в постель, эльф купил лислор в первый раз.
Днем Халлен знал, что эти голоса – шепот его памяти. Но ночью это знание не могло заставить мертвых замолчать. Халлен знал, что нужно сделать. Надо вытащить из кармана куртки мешочек, распустить завязки, вытряхнуть на ладонь немного темного порошка и отправить его в рот. Ощутить на языке привычную горечь, наслаждаться ею, и наблюдать, как отступает холодный ужас, как уходит дрожь, как высыхает противный липкий пот.
Халлен встал, взялся за висевшую на крючке куртку, но в карман не полез. Он надел куртку и вышел из номера. Таверна «На Старой Дороге» была построена по общему для всех эльфийских гостиниц принципу. На первом этаже – большой зал, кухня, отдельные кабинеты и небольшое количество номеров. Основная часть номеров находилась наверху. Двери номеров выходили в коридоры, а те, в свои очередь, на большую галерею, опоясывающую весь второй этаж. Попасть с галереи на первый этаж можно было по широкой лестнице с резными перилами. Эльф решил спуститься вниз и выпить чаю, а так же поговорить с хозяйкой таверны, если удастся. Другого выхода он для себя не видел. В самые рискованные вылазки, в самую опасную разведку первым добровольцем всегда был Халлен. Лучник надеялся, что мандреченская стрела или секира найдут его раньше, чем дрожь в пальцах помешает ему стрелять.
Но случилось иначе.
Халлен миновал две или три двери, остановился перед нишей в стене, где стоял вазон с сухими цветами. Над вазоном висел магический светильник. Эльф провел пальцами по тонким стеблям. На миг ему сдавило грудь. Вчера ночью лучник столкнулся здесь с командиром своего отряда – принцем Рингрином. Лислор пробуждает удивительные желания. Эльфу захотелось посмотреть на сухие цветы в вазоне… цветы, чьи ломкие стебли напоминали Халлену собственное тело. Хотя он знал, что с такими зрачками, как у него тогда, лучше никому не попадаться на глаза, он не смог устоять перед искушением.
Разговор командира с лучшим снайпером отряда был коротким.
– Раньше или позже это происходит с каждым, – сказал Рингрин. – Тебе надо было вернуться в родную деревню, а не лислор жрать. Женился бы… и брал в руки лук только тогда, когда идешь на белку или куницу.
Халлен молчал. Эльф не смог объяснить командиру, что он не хотел однажды увидеть рядом с собой на постели вместо жены посиневшее, раздувшееся тело мертвой мандреченки – и разрубить ее на куски, как мясник разделывает свиную тушу.
– И тебе есть куда вернуться, – сказал Рингрин. – Ты ведь из Моркоторех?
Халлен кивнул.
– Моркоторех – это же сердце Ежовского края, и мандречены не сунут туда своего носа… А теперь ты можешь идти, куда хочешь. Хоть в Моркоторех, хоть в кузницу Аулэ. Но только не с нами.
– Рингрин…– пробормотал Халлен. – Я…
– Что «я»? Больше не будешь? Я тебе не верю. Ах, Халлен, Халлен… Мы же с тобой Мир Минас брали… Я рассчитывал на тебя. Я думал пойти вместе с тобой и Вильварином. Что же теперь делать…
– Возьми кого-нибудь у друидов, – едва слышно ответил лучник. – Они тоже знают, как вести себя на тропе. Многие Ежи отдают друидам детей на воспитание, а война идет уже сто пятьдесят лет. Некоторые детки должны сейчас быть очень взрослыми; сколько можно под крылышком у нянек сидеть?
– Это мудрый совет, – сказал Рингрин. – Я так и сделаю. Прощай, Халлен.
Отряд Рингрина покинул таверну прошлым утром. Гоблин Магнус, хозяин таверны, передал Халлену пять золотых далеров – принц не смог бросить лучника совсем без денег. Днем Халлен помог гномице Хэлл по хозяйству – наколол дров, наносил воды, и на ужин ему тратиться не пришлось. Но тот голод, что томил Халлена, невозможно было утолить свиными ножками, тушенными в капусте, и пивом эту жажду было не залить. Заветный мешочек лучника был еще наполовину полон, пяти далеров хватило бы еще на два таких мешочка… но что потом? Старый сморщенный гном, у которого Халлен брал лислор в Бьонгарде, давно намекал, что ему нужен телохранитель.
Рингрин недавно сказал: «Мы партизаны, а не наемники». Партизаном Халлен уже не был; но и становиться наемником не желал.
Нежный поцелуй на ночь – вот все, чего он теперь хотел.
Выйдя на лестницу, эльф увидел теплый глаз ночника над стойкой. Суккуб Морана, легендарная хозяйка таверны, сидела за стойкой и читала какую-то книжку.
Таверна находилась на холме, в полукилометре от того места, где от Мен-и-Наугрим отделялась дорога на Бьонгард. Много столетий холм пустовал. Но несколько веков назад отец королевы Ниматэ решил воспользоваться стратегическим расположением холма для контроля над дорогой. Строительство башни шло тяжело – работники таинственным образом исчезали, постройка все время рушилась. Едва работы были закончены, здание задрожало и рассыпалось, оставив неровно торчащие зубцы фундамента. Когда пыль осела, эльфы увидели женщину ослепительной красоты. Она вольготно расположилась на одном из обломков.
