Полноценного отдыха у меня так и не получилось. Да я, в общем-то, и не рассчитывала отоспаться, сидя на ветке. А тут еще раненый половину ночи метался в бреду, так и норовя свалиться вниз на радость волкам, серыми тенями шныряющими по лесу. К счастью, все обошлось. И едва забрезжил рассвет, я потянулась и соскочила на землю, намереваясь уединиться. Стоило мне укрыться за ближайшими кустиками, как следом прилетела метла, со вчерашнего вечера старавшаяся держаться ко мне поближе, словно боялась меня потерять.
— Посторожи, я быстро, — велела я временной спутнице и та послушно замерла на месте, лишь слегка поводя из стороны в сторону своими прутиками, будто и впрямь контролировала пространство вокруг. А может, все так и было. Кто знает, на что в действительности способна эта реликвия?
Когда мы вернулись, раненый еще спал. Заснул он уже под утро, так что вполне вероятно проспит теперь до обеда, а то и дольше, зато теперь я уверена, что к вечеру он будет здоров, как и прежде. Благодаря моим стараниям, заживление его ран шло полным ходом. Естественно, окажись на моем месте более опытная ведьма, процесс выздоровления проходил бы быстрее. И все равно я считала, что справилась со всем на отлично. Бабушка могла бы мною гордиться. Вот только я, памятуя о запрете, не собиралась рассказывать ей о том, что случилось. К слову, я так и не поняла, чем был вызван столь строгий запрет на использование родовой силы. Помнится, старшая родственница упоминала что — то о привязке, да только глупости все это.
Вот смотрю я на лежащего передо мной мужчину и ничего такого не ощущаю: ни учащенного сердцебиения, ни обжигающих волн жара, ни страстного томления в груди. Лишь удовлетворение от хорошо проделанной работы. Быть может, если отмыть его от крови и грязи, он бы мне и понравился. Даже сквозь грязевые разводы нельзя было не отметить, что мой подопечный красив той мужской красотой, что вероятно сводит женщин с ума: прямой лоб, с небольшой горбинкой нос, волевой подбородок, четкая линия губ, густые брови и глубоко посаженные глаза. При довольно светлых волосах радужка его глаз может быть какого угодно оттенка, от прозрачно-голубого до насыщенно-карего. Если судьба будет ко мне благосклонна, я так и останусь в неведении относительно цвета глаз моего первого пациента.
От созерцания внешности незнакомца меня отвлек треск веток и шум голосов. Ко всему этому добавились бряцание оружия и ржание лошадей. Готова поспорить на свой котелок, что эти люди явились сюда не случайно. И ищут они, без сомнения, моего раненого. Знать бы еще, с какими намерениями. Не хотелось бы, чтобы все мои усилия по его спасению пошли насмарку из-за дюжины недоумков.
Света уже хватало на то, чтобы разглядеть одежду спасенного мной мужчины. Камзол из дорогой ткани, хоть и без изысков в виде золотого шитья. Такие предпочитают носить лорды приграничья. Их жизнь сопряжена с постоянным риском, чем и оправдывается простота и удобство в одежде. А вот массивный перстень с ярко алым рубином не просто намекал, а четко свидетельствовал о том, что мне «посчастливилось» столкнуться не с простым лордом, а с одним из высших, тех, кому подвластна вся магия этого мира.
Так какого же демона он не воспользовался собственным даром при отражении нападения?
Я еще раз, уже более тщательно осмотрела лежащее передо мной тело и обнаружила то, чего не заметила в темноте. Сбоку на шее, у самой кромки волос торчал острый шип гуакало — весьма редкого растения, яд которого способен на время лишить мага силы. И что-то подсказывало мне, что срок его действия подходит к концу, уж слишком быстро лорд идет на поправку. К тому же шип этот, если подумать, мог воткнуть только тот, кто находился с ним рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки, что говорило о предательстве, а, значит, мне лучше поскорей удалиться, чтобы не ввязываться в чужие разборки. Мне, знаете ли, хватает своих проблем. И вообще, от магов лучше держаться подальше. Так говорила бабуля, а она плохого не посоветует, уж вы мне поверьте.
Раненый будто прочел мои мысли, нахмурился, пошарил вокруг здоровой рукой, нащупывая свой меч, и лишь после этого открыл глаза, отразившие небо.
— Синие, — констатировала я очевидное, силой воли подавляя в себе возникшее вдруг желание остаться.
Терпеть не могу, когда воздействуют на мое подсознание. Я всегда остро чувствую, если кто-то пытается мною манипулировать. Судя по всему, магия к моему пациенту вернулась, а соображает он пока туго, иначе сразу бы понял всю тщетность своих попыток. Даже самому сильному магу не удастся навесить заклинание принуждения на ведьму. Этот же, не успев прийти в себя, тратит силы впустую, а у него их и так кот наплакал. В любом случае, мне пора. Я и без того слишком долго тут задержалась.
Рука сама потянулась за метлой, а та и рада стараться, услужливо ткнулась в раскрытую ладонь. Привычно обхватив ногами древко и вцепившись в него покрепче, я взмыла ввысь, на предельной скорости уносясь от опасного мага.
Глава 2
Пробуждение вышло не из приятных. Не первый раз в жизни Мартель Навье герцог Вельежский ощущал на себе действие яда гуакало, как и горечь от связанного с ним предательства. Странно, что каждый раз после отравления этой дрянью, он не терял веру в людей и не отталкивал от себя тех, кому привык доверять. Просто потому, что так надо, что иначе нельзя. Ведь действуя в одиночку, многого не добиться, а у Мартеля имелись грандиозные планы на жизнь, и в их осуществлении были задействованы сотни самых разных специалистов от военачальников до ученых мужей. Однако он и представить не мог, что на этот раз предателем окажется старый друг.
Не трудно догадаться, что побудило Ривьера Ортье совершить этот подлый поступок. Уж точно не жажда наживы и не стремление поквитаться за несуществующие обиды. Причина, скорее всего, заключалась в его близких — жене и сыне. Ничто другое не заставило бы этого доблестного вояку, прямого, как лезвие его меча, запятнать свою честь предательством.
И потому Мартель искренне оплакивал смерть боевого товарища. Он не винил Ривьера за то, что тот сделал выбор не в его пользу. Это нормально, когда семья для мужчины оказывается на первом месте, и только потом следуют верность долгу и служение королю. Вполне вероятно, что какой-то юнец, взращенный на книжных идеалах и не познавший горечь от потери близких, мог бы с этим не согласиться, но испытавший немало горя и боли Мартель, как никто другой понимал друга. Да и сам он, когда встал вопрос, кому из них жить, а кому умирать, выбрал себя, а не старину Ривьера. И не потому, что очень ценил свою, прямо скажем, не слишком спокойную жизнь, просто, так уж сложилось, что в данный отрезок времени под его покровительством находилось очень много людей, и он не имел права предать их доверие, смиренно подставив грудь под удар меча.
Жаль только, что все эти оправдания не спасали Мартеля от тягостных мыслей. Он искренне полагал, что в случившемся имеется изрядная доля его вины. Если бы он чуть раньше заподозрил неладное, если бы не оставил без внимания странную молчаливость друга, если бы не проявил легкомыслие, отказавшись от отряда сопровождения, все могло бы сложиться иначе. Но ему и в голову не пришло, что сигнал о нарушении периметра — это всего лишь подстава. И на самом деле не было никаких злоумышленников пытающихся тайком пробраться в проклятый замок графа Филидор, больше известный в этих краях под мистическим названием — Святилище мертвых душ.
