О самом плохом вовсе не хотелось думать. Лучше неразмышлять, а действовать. Стоит поговорить с Любой Жуковой — вдруг она что-тознает? Люба, Соня и Лайма дружили уже много лет и знали друг о друге все. Илипочти все. Однако звонить куда бы то ни было с вопящим Петей на руках никакневозможно.
— И что мне с тобой делать? — в отчаянии спросилаЛайма.
Петя продолжал надсаживаться, широко разевая рот идемонстрируя луженое горло. «Девчонка что-то говорила про коляску», —вспомнила Лайма и отправилась к вахтеру. Навстречу ей попался директор,вытиравший пот со лба.
— Фу-х, — возвысил он голос. — Сняли подлеца.Сопротивлялся, как зверь. И не скажешь, что пенсионер. Вот и верь, что импенсии на прокорм не хватает. Откуда только силища?
— Николай Ефимович, мне надо уйти. Пристроить мальчика.
— Ладно-ладно, — засуетился тот. — Несите егопоскорее прочь, а то у меня от него внутри все вибрирует. Оручий какой попался!Дайте ему какого-нибудь корма, что ли.
К счастью, в коляске оказался полный набор для усмирениямладенцев, включая пустышку и погремушку. Лайма накрыла Петю простынкой и далаему бутылочку. Он впился в нее с такой жадностью, будто голодал много днейподряд.
— Вот тебе корм, — пробормотала она, наслаждаясьблагословенной тишиной.
На улице к ней подошел высоченный тип с грубым голосом ивыпяченной грудью. Заступил дорогу и сообщил:
— Моя фамилия Пупырников. Я из команды спасателей. Вы тутраспорядительница? Давайте решайте, как быть с самоубийцей.
— Извините, — Лайма толкнула коляскувперед. — Мне сейчас немного не до этого. Директор сам во всем разберется.
— Ну-ну, — пробормотал спасатель ей в спину.
Она не обратила на его «ну-ну» никакого внимания. Давнопрошли те времена, когда ее можно было смутить или сбить с толку.
Что же делать дальше? Везти ребенка в машине страшно. Вдругон по дороге скатится под сиденье? Или они попадут в аварию? Да мало ли что.Лайма решила пешком дойти до Сониного дома и там организовать штаб поиска. Вкрайнем случае, вечером можно будет подключить к розыску Болотова.
Алексей Болотов олицетворял собою то, к чему Лаймастремилась всеми фибрами души, — стабильность. В бурном море нынешнейжизни он представлялся ей берегом, к которому можно прибиться. Эдакой тихойгаванью, где она будет защищена от ветров и бурь. Да, конечно, она сильная, нодаже самое крепкое дерево может вырвать с корнем налетевший ураган. Труднее емусправиться с двумя деревьями, которые сплелись корнями.
Впрочем, до сих пор Болотов сплетаться корнями не спешил.Они встречались уже два года, но о женитьбе он даже не заикался. И вот неделюназад Лайма не выдержала и сама сделала ему предложение. Дело было вечером,после похода на концерт они собрались распить бутылочку вина. Болотов как разпритащил из кухни бокалы и ставил их на маленький столик, когда она сказала емув спину:
— Знаешь, нам надо пожениться.
Он разогнулся и медленно повернулся к ней. На лице у негопоявилось такое изумление, как будто Лайма только что подкралась сзади истукнула его по голове.
— Зачем? — спросил он и захлопал глазами. —Разве сейчас нам плохо?
— Нам хорошо, но будет еще лучше, — заверила онаего.
— Не понимаю, почему. — Болотов пошел пятнами,словно аллергик, понюхавший герань.
Лайма не ожидала, что предложение пожениться его такпотрясет. Растерянность ему совсем не шла. Он был высокий, широкоплечий,осанистый. Крупный нос, резко очерченные скулы и бескомпромиссный подбородокдышали силой. Карие глаза лучились теплом. Иными словами, выглядел онгероически. Его вполне можно было принять за полярника, альпиниста или капитанадальнего плавания. Казалось, что он мужественен, отважен и великодушен. Насамом деле Болотов был деловой, страшно нравственный и даже слегка занудный.Никаких дальних плаваний он не нюхал, в горы не ходил и совсем не любилкататься на лыжах. Должность заведующего отделом продаж его вполне устраивала.
— Видишь ли, мне хочется ребенка, — бесхитростносообщила Лайма. — Да и тебе нужно обзавестись семьей. Для солидности. Тыже озабочен карьерным ростом, верно? А в такой большой корпорации, как ваша, наэто очень даже обращают внимание.
Болотов сел на диван и некоторое время тупо смотрел в пол,пытаясь переварить мысль о женитьбе.
— Брак — это очень большая ответственность, —наконец заявил он.
— Мы оба — весьма ответственные люди. Ты не находишь?Кроме того, другие женятся…
— И разводятся.
— Мы тоже разведемся, если что, — ободрила егоЛайма.
— Ну нет, — возразил он уже более твердымголосом. — Жениться, так жениться. У меня это будет на всю жизнь. Женитьба— процесс необратимый. Как в химии.
— Будем жить вместе, пока кто-нибудь из нас не выпадетв осадок, — согласилась Лайма.
Болотов юмора не оценили воскликнул:
— Боже мой, Лайма! Ты иногда просто поражаешь менясвоим легкомыслием!
Лайма хмыкнула. Легкомыслие! Ненавистное слово. Ее матьнавсегда отбила у нее желание совершать необдуманные поступки. Мать жила, какбабочка-однодневка, и глупо умерла, вывалившись на крутом повороте из мчащегосяавтомобиля. Не пристегнулась, не захлопнула дверцу, не подстраховалась… Напохоронах женщины шептались: «Она была такая легкомысленная!»
Лайма старалась продумывать все серьезные шаги на несколькоходов вперед. Брак с Болотовым обкатывала в уме много месяцев и решила, чтодело того стоит. Конечно, она в него не влюблена сейчас так, как в самом началезнакомства. Но это нормально. Сильные эмоции вредят браку не меньше, чемнавязчивая теща и бдительная свекровь. Лучше пусть все будет спокойно и просто.Предсказуемо.
Лайма катила перед собой коляску с задремавшим Петей ивнимательно смотрела по сторонам. Чужой ребенок — страшная ответственность!Насколько Лайма помнила, Соня постоянно с ним что-нибудь делала — кормила,переодевала, мыла, укачивала, посыпала детской пудрой, обтирала влажнымисалфетками… Не-ет, с младенцем ей ни за что не справиться. Что угодно, тольконе это.
На улице роскошествовало лето. Опьяневшее отвседозволенности солнце норовило заглянуть в каждое встречное окно и, отражаясьот стекол, слепило глаза и плавило мостовую. Старый асфальт казалсябезжизненным и бесцветным, а свежий, недавно уложенный сделался каким-тоособенно черным и, казалось, собирался потечь густой рекой. Прохожие шлинавстречу шаркающими походками, а воробьи валялись на газонах, словноподстреленные.
Пройдя сто метров, Лайма взмокла и уже готова былапо-собачьи высунуть язык. К счастью, Сонин дом утопал в зелени, и она снаслаждением нырнула в тень, словно в прохладную воду. На скамейке возлеподъезда никого не было, и навстречу никто не попался, так что ей пришлосьсамой затаскивать коляску в лифт.
