Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
– Клянусь Бахусом! – воскликнул он после окончания брачной церемонии. – Мое учение пошло тебе на пользу, Фабио! В тихом омуте черти водятся! Ты проник в шкатулку Венеры и выкрал оттуда драгоценнейший камень! Ты отыскал самую прекрасную девушку в Королевстве обеих Сицилий!
Я сжал его руку и ощутил слабые угрызения совести, поскольку он перестал занимать главное место в моей жизни. Я почти пожалел об этом. Да, в первое утро после женитьбы я оглянулся на былые дни – уже далекие, хоть и недавние – и со вздохом понял, что они закончились. Я взглянул на Нину, свою жену. И этого было достаточно! Ее красота ослепляла и поражала меня. Тающее томление ее огромных лучистых глаз будоражило мне кровь – я забывал обо всем, кроме нее. Я пребывал в возвышенном бреду страсти, где любовь, и только любовь, является основой мироздания. Я возносился на самые вершины блаженства, где дни текли праздниками в сказочной стране, а ночи – снами восторга наяву! Нет, я не знал усталости! Красота моей жены не пресыщала меня, наоборот, она с каждым днем становилась все прекраснее. Я никогда не замечал в ней иных качеств, кроме привлекательных, и через несколько месяцев она досконально изучила все грани моего характера. Она обнаружила, что нежными взглядами могла подчинить меня своей воле и превратить в преданного раба, она управляла моей слабостью, превратив ее в свою власть надо мной. Она это прекрасно знала – а чего она не знала? Я терзаю себя этими глупыми воспоминаниями. Все мужчины старше двадцати лет успевают изучить различные женские уловки, милые и игривые приемчики, которые ослабляют волю и лишают сил даже самых стойких героев. Любила ли она меня? О да, полагаю, что так! Оглядываясь на те дни, могу откровенно сказать: я верил, что она любила меня, как любят своих мужей девятьсот жен из тысячи, а именно за то, что они могут от них получить. А я для нее ничего не жалел. И если мне хотелось боготворить ее и возносить до ангельских высот, тогда как она была всего лишь самой обычной женщиной, то это являлось моим недомыслием, которое нельзя было вменить ей в вину.
Мы зажили открытым домом. Наша вилла стала центром притяжения для сливок светского общества Неаполя и его окрестностей. Моя жена пользовалась всеобщим восхищением, а ее прекрасное лицо и изысканные манеры стали предметом обсуждения по всему городу. Мой друг Гвидо Феррари относился к тем, кто громче всех восхвалял ее достоинства, а возвышенное почитание, которое он проявлял по отношению к ней, еще больше расположило меня к нему. Я верил ему как брату, он приходил и уходил, когда ему было угодно, он дарил Нине цветы и изящные безделушки, приходившиеся ей по вкусу, и относился к ней с братской нежностью и добротой. Мое счастье представлялось мне абсолютным – у меня были любовь, богатство и дружба. А чего более может желать человек?
К сладости моей жизни добавилась еще одна капля меда. В первое майское утро 1882 года родился наш ребенок – девочка, прелестная, словно один из белых анемонов, что в ту пору росли в лесах, окружавших наш дом. Малышку принесли мне на тенистую веранду, где я сидел за завтраком вместе с Гвидо, – крошечный, почти бесформенный комочек, завернутый в мягкую кашемировую ткань и старые кружева. Я с нежным благоговением взял на руки хрупкое создание, малышка открыла глаза. Они были большие и темные, как у Нины, и, казалось, в их чистых глубинах все еще отражался свет неба, под которым ее вот-вот пронесли. Я поцеловал ее личико, Гвидо последовал моему примеру, и ясные тихие глазки посмотрели на нас со странной полувопрошающей торжественностью. Сидевшая на ветке жасмина птица затянула тихую нежную трель, подувший легкий ветерок заиграл белыми лепестками розы у наших ног. Я вернул младенца няньке, ожидавшей, чтобы забрать его, и с улыбкой сказал:
– Передайте моей жене, что мы поприветствовали ее майский цветок.
Когда нянька ушла, Гвидо положил мне руку на плечо. Лицо его сделалось необычно бледным.
– Ты славный парень, Фабио! – внезапно воскликнул он.
– Действительно! Что это вдруг? – полунасмешливо спросил я. – Я не лучше остальных.
– В тебе меньше подозрительности, чем в большинстве людей, – ответил он, отвернувшись от меня и лениво поигрывая веткой клематиса, вившейся по столбу веранды.
Я с удивлением взглянул на него.
– О чем это ты, друг мой? Разве у меня есть причина кого-то подозревать?
Он рассмеялся и снова сел за накрытый к завтраку стол.
– Да нет же! – воскликнул он, посмотрев на меня открытым взглядом. – Ведь в Неаполе воздух буквально напоен подозрениями, кинжал ревности всегда готов ударить, справедливо или нет, и даже дети искушены в пороках. Кающиеся грешники исповедуются священникам, которые куда более грешны, чем те, кто приходит к ним на исповедь. Господи Боже! В теперешнем обществе, где супружеская верность – это фарс… – Он на мгновение умолк, а затем продолжил: – Разве не прекрасно дружить с таким человеком, как ты, Фабио? С человеком домовитым и счастливым в семейной жизни, на небосклоне доверия которого нет ни малейшего облачка?
– У меня нет причин для недоверия, – произнес я. – Нина так же невинна, как дитя, которому она сегодня стала матерью.
– Правда! – воскликнул Феррари. – Истинная правда! – Он с улыбкой посмотрел мне прямо в глаза. – Она чиста, словно девственный снег на вершине Монблана, чиста, как безупречный алмаз, и недоступна, как самая далекая звезда! Не так ли?
Я согласился с некоторой долей беспокойства: что-то в его поведении меня озадачило. Наш разговор вскоре перешел на другие темы, и больше я над этим вопросом не задумывался. Однако настало время – и очень скоро, – когда у меня появились веские причины припомнить каждое сказанное им слово.
Глава 2
Всем известно, каким выдалось в Неаполе лето 1884 года. Газеты всего мира пестрели описаниями его ужасов. Холера шествовала повсюду, словно всеразрушающий демон, и от ее смертельного прикосновения множество людей, молодых и старых, падали и умирали прямо на улицах. Жуткая болезнь, порожденная грязью и преступным пренебрежением самыми элементарными нормами гигиены, охватила город с чудовищной быстротой, а безрассудная и всеобщая паника была даже хуже холеры. Незабываемая стойкость короля Умберто Первого возымела свое действие на более просвещенные классы, однако среди низших слоев населения Неаполя безраздельно властвовали всепоглощающий страх, дикие суеверия и крайний эгоизм. Один случай может служить наглядным примером происходившего в городе. Некий рыбак, хорошо известный в своей округе, симпатичный и общительный молодой человек, находясь в море в своей лодке, внезапно ощутил первые симптомы холеры. Его понесли к родительскому дому. Старуха, похожая на отвратительную ведьму, увидев приближавшуюся к ее жилищу небольшую процессию и сразу же поняв, что к чему, закрыла и наглухо забаррикадировала дверь.
– Пресвятая Дева! – визгливо кричала она в приоткрытое окно. – Оставьте этого презренного подонка на улице! Неблагодарная свинья! Он заразит свою родную мать, работящую и уважаемую! Святой Иосиф! Кому нужны такие дети? Оставьте его на улице, говорю я вам!
Было бесполезно увещевать это старое чучело в женском обличье. Ее сын, к счастью для него, был без сознания, и после некоторых пререканий его положили у порога, где он вскоре скончался, а тело его, словно мусор, увезла похоронная команда.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
