Я сидела, затаив дыхание и боясь шевельнуться. В живот словно кол воткнули — все сжалось от безумного напряжения. Конец света наступил раньше, чем я ожидала. И так внезапно, что я даже подготовиться не успела.
Антон Павлович похлопал Зарецкого по плечу и покинул аудиторию. Вокруг стояла непривычная тишина. Я тихонько огляделась со своего места во втором ряду и прикрыла глаза. В нашей группе обучается больше двадцати девчонок и всего пара парней. И все они, девчонки, сидят сейчас, распустив слюни, и смотрят обалделыми взглядами на нового преподавателя. А ведь я их понимаю! Очень даже.
Дмитрий Сергеевич не просто симпатичный мужчина, он — мечта. Особенно для нас, лишенных внимания противоположного пола в нашем учебном заведении. Здесь девяносто процентов женщин. И девять процентов непривлекательных по той или иной причине мужчин. И лишь один несчастный процент выпал на долю тех, кого можно назвать приятным.
Зарецкий оказался включённым в этот мизерный состав. И он прекрасно об этом осведомлен — видно по тому, каким взглядом окинул аудиторию. И я едва не запищала вместе с остальными девчонками от этого взгляда. Такой глубокий, пронизывающий.
Только мне раз в пять сложнее, не растечься лужицей по парте — я знаю, каким этот взгляд может быть в других обстоятельствах. Я никогда не забуду, как встретилась с ним в том зеркале, в туалете ресторана. Даже сквозь слезы разглядела дикий огонь в самой глубине почти черных глаз. Он хотел меня так же, как я его, и уже был готов сделать своей, а я… я, к своему огромному стыду, и не думала протестовать…
— Как вы уже слышали, я проведу несколько лекций, пока мой уважаемый родитель лежит с температурой. Надеюсь, мы с вами поладим. Да и для меня это будет незабываемый опыт, — я почувствовала, как покрываюсь мурашками от самых пяток до макушки, слушая бархатистый тембр его низкого голоса. Те чувства, что я пыталась подавить в себе все три месяца, что мы не виделись, ворвались, словно ураган, вызывая болезненную пульсацию в том месте, где тогда побывали его пальцы, там, где меня никогда никто не трогал, даже я сама. И это… это ужасно! Не смотря на то, что прекрасно…
Я потерла виски, пытаясь избавиться от непрошенных чувств, к которым примешались еще и другие, более застарелые, вбитые… мамой. К горлу подступила тошнота, как всегда, когда я вспоминала о родителях…
Мы жили в глухой деревне, еще более глухой, чем городишко, где познакомилась с Дмитрием Сергеевичем. Родители пили не просыхая. И мама под этим делом очень любила давать мне наставления. Где-то так класса с седьмого, как только у меня округлились те места, которые выделяют девочку среди сверстников. А у меня они не хило так округлились и безусловно привлекали взгляды противоположного пола.
Могу сказать спасибо только за одно — хотя бы не била. Если не считать того, что периодически гоняла полотенцем по дому. Поначалу особенно доставалось попе и ляжкам. Но когда я поняла, что конкретно злит мать, перестала вообще носить юбки. Штаны действовали на нее успокаивающе.
Ну и главной темой всех нравоучений стала, естественно, тема полового созревания и раннего секса. Мне долго вбивали в голову, что я, видите ли, слаба «на передок», как любила выражаться мать. Отец так и вообще обзывался непотребными словами.
В общем, не жизнь, а сахар. Не знаю, как умудрилась не свихнуться и не спиться вместе с большинством своих одноклассников. Приноровилась не злить родителей лишний раз. Училась отлично, одевалась скромно, и плевать хотела, что в школе смеялись. Старалась во всех смыслах не отсвечивать.
И все равно с периодичностью примерно раз в месяц или два ловила полотенцем по жопе. И слушала дикие вопли, что ничего путевого из меня не выйдет, что первый же встречный заделает мне ребенка, потому что я шлюшка малолетняя, все в бабку. Что я, видите ли, только и мечтаю, чтоб меня поимел какой-нибудь самец. Ну и конечно вопли о том, чтобы не смела являться в дом, если понесу. Мать молода и бабкой становиться не мечтает.
Я не знаю, как справилась. Наверное, защитная реакция организма — пряталась в своем внутреннем мире, придумывала истории, часто уходила в себя. Старалась, честно старалась, не относить их комментарии на свой счет, понимая, что, наверное, что-то там у мамы когда-то случилось в молодости, от чего она несчастна и срывает зло на мне. Было безумно ее жаль. Но, видимо, все же что-то отложилось на подкорке и всплыло именно в тот день, в женском туалете.
Дмитрий Сергеевич, сам того не ведая, взбередил детские обиды и страхи, когда поднял во мне ту бурю сладострастия. Я разрывалась изнутри от терзавших меня противоречий: одновременно дрожала от одуряющих эмоций, впервые целуясь с мужчиной, впервые позволяя делать со мной такое, и сгорала от стыда, признавая с горечью, что мама, как не прискорбно, была права — я шлюшка. Разве можно так плавиться в руках почти незнакомого мужчины? Это ли не то, о чем предупреждала мать? Просто проснулось оно поздно, когда уже и не ждали…
И я разрыдалась. А Дмитрий Сергеевич оказался… он оказался лучше, чем я о нем успела подумать там, на трассе, и на свадьбе. Он остановился… во что почти невозможно поверить. Я все же учусь на фельдшера и анатомию знаю на отлично. И хотя вживую голого мужчину еще не видела, пока, но прекрасно понимаю, как устроен мужской организм. То, что он сдержался и не лишил меня девственности прямо там — большой жирный плюс в его карму, как говорится.
— Устинова… Дарья, — прозвучало с преподавательского места. Я и не заметила, как он начал знакомство с группой. А ведь мое имя в самом конце списка.
Нерешительно подняла руку, а он оторвался от журнала и заметно поморщился, когда наши глаза встретились. Или мне просто показалось? В следующую секунду он уже снова смотрел в журнал.
— Федоров Ярослав…
Вот так… возможно, даже не узнал. Хотя фамилия должна была быть знакома, Таня ведь договаривалась с ним о практике еще до свадьбы. Эх, Дмитрий Сергеевич, короткая у вас память.
Глава 3
К ноябрю я вынуждена была признать, что реаниматологию я безбожно завалю, если Сергей Владимирович срочно не вернется в колледж. И всему виной его ужасный сын. Или не он, а моя дурная фантазия?
Скажите, как может девушка, у которой ни разу не было секса, о таком думать? Вот и я не знаю. Откуда эти образы перед глазами? А еще эти ощущения… такие сладкие и такие запретные… зачем он это сделал со мной там?
Ответов на мучившие меня вопросы я так и не нашла. Зато теперь точно знала, где проведу зимние каникулы. Домой. К брату и его семье. Пусть прочистят мне мозги.
Алексей, мой двоюродный брат, то есть отец Алексей, если быть точной, взял меня к себе после смерти родителей. Мне было пятнадцать, когда случился пожар в нашей маленькой хибаре. Я по чистой случайности задержалась тем вечером у одноклассницы. Как выяснилось, возгорание произошло от брошенной на пол сигареты. Отец…. Нет, не хочу вспоминать!
Других родственников у меня не было, и Алексей вместе с Катей, своей женой, оформил опекунство и вывез меня из той дыры, где я росла.
