Внедорожник величественно проехал по очищенной площадке и замер перед входом. Разом открылись несколько дверей, меня подцепили под локоток и вытащили на прохладный зимний воздух. Мама оказалась рядом со мной.
Распухшие губы с царапинками засохшей крови, синяк на скуле, покрасневшие глаза. Она выглядела просто ужасно. Моя весёлая, лёгкая, похожая на летний ветерок мамочка сейчас превратилась в пожухлую осеннюю листву. Её глаза, которые она отводила от меня, больше не сияли от радости, уголки губ были опущены, кожа будто побледнела.
Сейчас мама выглядела намного старше своих лет. Она… состарилась за этот короткий промежуток времени.
— Мам, — шепнула я, привлекая её внимание.
Мама в ответ едва заметно покачала головой. Я вновь послушалась и не стала никому ничего говорить, ужасно боясь того, что ещё могут с ней сделать.
Подцепив за локти, нас с ней потащили в этот дом вслед за объявившимся отцом. Внутри он оказался пустым. За дверью не было совершенно ничего, только голые стены, полы, лестница на второй этаж. Мы повернули направо, прошли вглубь пустого дома под звук своих шагов, и вышли в просторной гостиной.
С одной стороны были большие окна, открывающие вид на заснеженные горы, с другой одинокая дверь, а у третьей стены приютился камин. Большой, выложенный тёмным камнем, с какими-то вензелями и… совершенно чистый. В нём не было сажи, что наталкивало на мысли, что его ни разу не разжигали.
Отец приблизился к нему, ничего не говоря, достал что-то из внутреннего кармана и швырнул внутрь камина. Одно мгновение и там уже полыхало пламя! Яркое, ревущее, насыщенного алого цвета!
И к этому самому пламени, стоило отойти отцу, решительно подтолкнули маму!
— Что вы делаете?! — закричала перепуганная я, пытаясь вырваться из рук удерживающего меня мужчины. Но это было выше моих сил, меня держали слишком крепко, а маму ещё раз толкнули ближе к камину!
По её бледному лицу потекли слёзы, злобно звякнули наручники на её запястьях, одна споткнулась и чуть не упала, но устояла, чтобы получить ещё один тычок в спину.
— Прекратите! Вы что творите? — не на шутку перепугалась я, но меня опять проигнорировали.
Сердце бешено застучало в груди. Мне никогда так страшно не было, как в этот момент. Увезли куда-то в горы, в заброшенный дом, а теперь будут сжигать в камине! Что за психи?!
— Эрнест, пожалуйста, — обратилась она к отцу, замершему невозмутимым суровым изваянием.
— Тебе нужно было думать о том, что ты делаешь, — жестко припечатал он её.
У меня от его ледяного тона мурашки по коже побежали, мамочка и вовсе содрогнулась. А Эрнест с презрением добавил:
— Найди в себе чести достойно принять наказание.
Наказание? За что?! За какое преступление сжигают живьём?!
— Мам! — закричала я вновь, безрезультатно дёргаясь в руках холодного мужчины, — Мам, что происходит?!
Мама, чуть распрямив плечи, обернулась и взглянула на меня. Она собиралась что-то сказать, но ей не позволили. Сильный толчок в спину свалил её с ног, отправив прямо в ревущее в камине пламя!
— Нет! — закричала я во всю мощь своих легких, когда пламя накинулось на маму!
Оно пожирало её! Оно забрало её себе! Оно убило мою мать, забрав её у меня!
Я заплакала, повиснув на чужих руках, не веря в то, что сейчас произошло. Зачем было сжигать её? За что?!
В следующее мгновение стало ясно, что неизвестно за что наказывать будут не только её. Меня решительно толкнули вперёд.
Перестав плакать, я расправила плечи, выпрямила спину и, вскинув подбородок, прямо посмотрела в мрачные глаза отца. Он не отвернулся, спокойно выдержал мой горящий ненавистью и яростью взгляд.
— Я приду к тебе призраком и превращу твою жизнь в ад, — со всей серьёзностью пообещала я.
Одно время меня очень интересовала мистика и всё сверхъестественное. Я читала уйму литературы, смотрела фильмы и передачи, и чётко запомнила, что одна из причин существования призраков — неоконченное при жизни дело.
Стоя сейчас в пустом доме, где только что сгорела моя мать, и глядя в глаза её убийце, я точно знала, что меня не дождутся в Раю или Аду. Потому что я останусь здесь, на Земле, чтобы портить жизнь тому, кто убил мою мать. Я буду рядом с ним каждое мгновение, делая так, чтобы ему хотелось умереть. Я сведу его с ума. Я заставлю его сдохнуть.
Он ничего не сказал мне, продолжая мрачно взирать в мои глаза. И чем дольше он смотрел, тем решительнее становилась моя жажда его смерти.
Меня ещё раз толкнули в спину, направляя к камину, но к нему я и так уже шла сама. Я не позволю им насладиться своим отчаянием. Я умру гордо.
Входить в ревущее слепящее жаркое пламя было очень страшно. Невыносимо страшно. Не так я представляла себе собственную смерть. Я её себе вообще не представляла!
Горячие языки огня лизнули мои запястья, призывая к себе, и я сделала последний разделяющий нас шаг, с силой сжав зубы, твёрдо решив не позволять этим психам насладиться своим криком.
Но боли не было. Было очень тепло и страшно, а потом…
А потом земля под ногами пропала и я сорвалась в бездонную пропасть! Крик всё-таки сорвался с моих губ, когда я не увидела вокруг себя пламени и камина. Я не видела ничего! Слепящая, жгучая глаза темнота без единой искорки света! Пропасть, в которой я летела, не имея возможности за что-нибудь зацепиться!
Пропасть затягивала меня к себе.
Если я умерла, то это было удивительно быстро и безболезненно. Я думала, гореть заживо — очень больно. Да что там, я была в этом уверена! А я не почувствовала ничего, только лишь тепло.
Когда пропасть расступилась, меня вышвырнуло на мягкую траву цвета мятной зелени. В нос ударил аромат свежести и каких-то сладких трав, глазам стало больно от яркого солнечного света.
Я оказалась на лесной поляне, трава на которой была сине-зелёного цвета с большими красными цветками. Чуть дальше тянулся величественный лес тёмно-синего цвета, с другой стороны был… замок. Далекий, светлый и большой. Замок!
А над головой светили два солнца, переплетая золотистые и светло-розовые лучи в причудливом танце!
— Яра, — позвал до щемящей боли знакомый голос.
Я позабыла про замок, солнца и синюю листву. Я позабыла обо всём на свете, резко обернулась и со смесью ужаса, радости и валящего с ног облегчения увидела маму.
Мою дорогую мамочку, моего самого любимого человека на свете. Слёзы потекли по щекам, обжигая, когда я всмотрелась в такое знакомое лицо той, кто всегда была со мной.
— Мам, — прошептала я, не в силах сдерживать слёзы, и, подбежав к ней, хотела обнять, но… на мне, как и на ней, всё ещё были наручники.
Это странно. Если мы умерли, почему наручники остались на нас?
