Две темные двери с золотыми буквами WC. Женские кабинки слева. Я берусь за ручку, но отвлекаюсь на глухой хлопок. И снова чувствую это — наливающуюся тяжесть в ногах и бешеную пульсацию в груди. Из соседней двери вышел Булат.
Нахмурен, явно раздраженный. Секунду удерживает мой замерший взгляд и, не удосужившись даже кивнуть, уходит.
Это даже хорошо. Хорошо же, правда, малыш? Мы порознь. Он меня не интересует, и я его конечно тоже. Что его разозлило, совсем не мое дело. Давно уже нет.
— Котенок, меня ищешь?
Я снова вздрагиваю. Антон. Тоже из уборной.
Мотаю головой.
— Хотела подойти к зеркалу. Ты уже позвонил, кому хотел?
Антон демонстрирует зажатый в ладони телефон — дескать да, только что, убирает его в карман и, резко подхватив меня за талию, отрывает от пола.
— Красавица… Такая ты красавица, Тай. Могу на тебя сутками любоваться. Смотрю, и прямо настроение становится лучше, веришь? А, веришь?
Я начинаю смеяться, шутливо стучу кулаками по его плечам, чтобы опустил. Платье же задирается и мнется. Вот такой Антон. Энергичный, сшибает с ног своим энтузиазмом. Он и в компании так: всех заводит.
— Пойдем, — он перехватывает мою ладонь, тянет за собой. — Ты уже с Миром познакомилась же, да? Жаль, Марика сегодня нет. Он из их компании. Угарный чел. А! Ты его на тусе в «Атриуме» видеть могла?
Я смеюсь.
— Может быть. Но вряд ли я его вспомню.
Приносят новые блюда, произносят следующую порцию тостов. Антон трогательно поздравляет отца, говоря, что если бы не он, то он вырос совсем другим человеком. Антона я считаю замечательным, поэтому украдкой смахиваю слезу. Все-таки любовь между поколениями — это что-то особенное.
Потом Антон просит дать ему время, чтобы с кем-то переговорить, и я, памятуя о его важной миссии, иду бродить по залу. Улыбаюсь Тати, когда ловлю ее взгляд, и маме Антона тоже.
Завидев дверь, ведущую на летнюю террасу, ускоряю шаг. На улице по-осеннему прохладно, а это то, что надо, чтобы остудить нагретые вином щеки.
Тяжелая дверь ударяет меня по спине, когда я переступаю порог. Это потому что мучительные вспышки воспоминаний меня ослепили. Виной тому сигаретный запах, проникающий в ноздри: повисшая в воздухе сизая змейка, немая к моей агонии... дым, ударяющийся в стекло...
Сбежать? Я не трусиха. Я не искала его, а просто вышла подышать воздухом.
Стараясь не сильно греметь каблуками, но и не красться, я иду по деревянному настилу. Булат выпускает изо рта никотиновую струю, снова затягивается, смотрит.
— Привет еще раз, — я облокачиваюсь на шлифованные перила на безопасном расстоянии от него, сдержанно улыбаюсь. — Я вышла подышать воздухом.
Он выдыхает очередное облако дыма.
— Я вижу.
Пауза. Я ненавижу паузы, а сейчас тем более. С ним они словно приобретают значимость, хотя на самом деле нет.
— А ты все еще куришь. Один человек мне говорил, что это давно немодно.
— Он был прав. Но мне-то на моду плевать.
Он всегда так разговаривает. Что и не поспоришь и даже отшутиться сложно. Чувствуешь себя рядом с ним младше, глупее. Вернее, не глупее. Теряешь уверенность и становишься нервной.
— А еще говорят, что Москва большой город, да? — издаю ироничный смешок. — Сколько миллионов? Пятнадцать?
— Тринадцать почти.
Я замолкаю. Показная легкость, желание шутить испаряются, начинают казаться нелепыми.
— Ты не с Кариной. А я была уверена, что ты на ней женился.
Булат стряхивает пепел, смотрит на меня. Его взгляд родом из «До» разбирает меня на мельчайшие детали, шарит под кожей.
— Ты ошиблась, Таисия.
Холодный ветер, сорвавшийся с Москвы реки, треплет мне волосы, забивается в ноздри, заставляет слезиться глаза. Отвернувшись, я смотрю за перила, туда, где в теплом свете прожекторов краснеет остроконечная кремлевская звезда.
— Я Тая. Как поживает Акбаш?
— У него все хорошо, — Булат тушит окурок и выбивает из пачки новую сигарету. Раньше он так часто делал. Несколько чашек кофе подряд, две или три сигареты. Даже удивительно, что у него такие белые зубы. — Как дела у тебя?
Я застываю. Как дела у меня?
— Все замечательно… Я учусь… Еще у меня теперь есть щенок… Банди. Не знаю, помнишь ты или нет… Я тебе про него как-то раз говорила.
Булат кивает.
— Помню.
Вот зачем я сказала ему про щенка? Разве ему есть разница? Сказала, мол, все отлично, учусь, работаю. Спасибо тебе за возможность.
— Я так и не поблагодарила тебя за то, что оплатил мою учебу. И за помощь с жильем. Спасибо.
— Не за что.
Вот и все. Будь взрослой, Тая. Пока снова не наговорила глупостей и не выставила себя на посмешище — уходи.
Я обхватываю себя руками, выпрямляюсь.
— Внутрь вернусь. Холодно, да и Антон меня наверное потерял. Рада была с тобой увидеться… Надеюсь, у тебя все хорошо.
Его ответа я не дожидаюсь. Внутри все мучительно переворачивается, пальцы трясутся. Разворачиваюсь и иду.
— Хорошего вечера, Таисия, — провожает меня в спину.
3— Ты настоящий бандит, знаешь? — с укоризной смотрю на Банди, держащего с зубах пластиковый плинтус. — И что я буду говорить хозяйке, которая так любезно разрешила тебя тут поселить?
Банди плюхается на пол и с увлечением продолжает свое разрушительное занятие, всем своим видом говоря: мол, как-нибудь разберешься, все равно плинтус я уже испортил.
Я треплю его по голове и мысленно делаю пометку заехать в строительный супермаркет за новым. Злится на Банди не могу: моя любовь к нему безусловна, а он слишком очаровательный.
— Ты так рано встала, — раздается сзади, и через секунду Антон обнимает меня и целует в шею. Его голос становится вкрадчивым, низким: — Вернись в кроватку, котенок, а? У тебя же еще есть время.
Я глажу его руку и мягко высвобождаюсь из объятий. Времени у меня мало. Нужно позавтракать, собраться, выгулять Банди. Первая лекция сегодня — управление качеством услуг, а на нее опаздывать никак нельзя. Виктор Аркадьевич этого категорически не любит и принимает как личное оскорбление.
— Не могу, — с извиняющейся улыбкой поворачиваюсь. — Если опоздаю, то автомата мне не видать.
Антон забавно кривит лицо и указывает глазами на оттопыренную ширинку боксеров. Дескать, заставляешь меня страдать. Я отвечаю ему жалобно надутыми губами. Мол, прости, но правда никак.
Антон иногда остается у меня ночевать, и у нас, конечно, есть секс, хотя я и не сразу смогла на него решиться. Все находила повод отложить, увильнуть: то голова болит, то устала, то месячные. После нашего первого раза закрылась в туалете и, забившись в угол, ревела. Не потому что все было плохо — было хорошо. Это я так прощалась с наивным убеждением, что Булат навсегда останется у меня единственным. А кто сказал, что окончательно расстаться с прошлым будет легко? Каждый день рвешь нитку за ниточкой, и каждый раз ежишься от боли. Зато теперь я в порядке. Булат и тут был прав: я везде выживу и везде просочусь.
