Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
Служитель сделал еще один шаг в сторону Ливви, давя иссохшие иголки. Нос девочки ужалил резкий запах сосновой смолы.
– Ее зовут Анна. Анна Хасселтайн.
– Не-ет, – неспешно протянул викарий. – Я спросил, кто она?
В замешательстве Ливви поджала пальцы ног, желая хоть на толику продвинуться ближе к выходу.
– Она… Она, – заикалась Хасселтайн. – Я…
– Что ты делаешь здесь? – Викарий стоял так близко, что мог с легкостью дотянуться до Ливви рукой.
– Я только…
– Только что?
Взгляд Ливви снова поднялся на женщину, выгравированную на черном известняке. Ее руки покоились на коленях, а улыбка будто призывала: «Давай-давай, смотри на меня. Я-то тебя знаю. Знаю даже лучше, чем ты сама».
– Ты омерзительна. – Викарий сказал это таким мягким и дружелюбным тоном, что Ливви было решила, что ослышалась.
– Что-что?
– Тебе лучше уйти. – Голос викария снизился до зловещего шепота. – Маленькая сторонница Кромвеля. Жалкого самозванца. Знаешь, я ведь только из Лондона. – Священнослужитель подошел к девочке вплотную – настолько, что она ощутила на щеке его влажное дыхание.
Руки Ливви ныли до сих пор. Тогда, в Пендл Хилл, бедняжку Хасселтайн так долго держали прикованной к позорному столбу, что кости в запястьях терлись друг о дружку как сухая галька.
– О, да… – сверкнул изуродованный оспой глаз викария. – Я видел все. Видел, как останки Кромвеля провезли по улицам, вздернули на виселице и оставили там на день, после чего его отрубленную голову насадили на шестиметровый шест у Вестминстерского дворца. Можешь вообразить эту картину? Голова великого Лорда-протектора с отвисшей челюстью в окружении голодных воронов?
Ливви сантиметр за сантиметром отдалялась от викария и подкрадывалась к выходу. Еще немного, и она сумеет ухватиться за ручку.
– Давай-давай. Убирайся отсюда, – прорычал священнослужитель. – Тебе не место в доме Господнем.
Девочка надавила на ручку, и дверь отворилась. Внутрь церкви хлынул вечерний туман, неся с собой овечий запах и морок.
– Это место никогда не было Господним домом! И не будет, – пылко бросила Ливви напоследок и шагнула в сумерки.
1
Кембридж. Массачусетс
Начало февраля
2000
– Ух ты! Наше время подходит к концу, – объявила Джанин Сильва, глянув на свои наручные часы Spiro Agnew.
Ясное сознание Конни Гудвин затуманилось мистическим ощущением дежавю.
На протяжении всей ее аспирантской жизни, что длилась ни много ни мало шесть лет, все значимые события происходили именно в этой аудитории. Посвящение в первокурсники. Тогда Конни носила поношенные шлепанцы. Зрелище жуткое, но из песни слов не выкинешь. Научные чтения. Устные экзамены – те самые мучительные часы жизни, память о которых мозг стирает мгновенно из-за пережитого стресса. Все это проходило здесь. Собеседование о приеме на работу с участием докторантов, каждый из которых стремился задать вопрос позаковыристее, – тоже здесь. А еще кошмарно-бессмысленные праздничные вечера, что Конни посещала по большей части лишь ради закусок после вместе со своей соседкой по комнате Лиз Дауэрс с ямочками на щеках, которая запросто могла прочесть лекцию на средневековой латыни. В этой самой аудитории Конни провела годы заточения, словно Тесей в Лабиринте. Вереница похожих одно на другое событий вокруг одного и того же конференц-стола. А затем привычный мир рухнул. В одночасье. Сколько времени прошло с 1995 года? Пять лет. Так много и в то же время всего ничего.
В аудитории практически ничего не поменялось, если не принимать во внимание пару новых инициалов, нацарапанных шариковой ручкой на растрескавшейся столешнице. Старую потертую доску заслоняла новая – магнитно-маркерная на ножках. Синим еле пишущим фломастером на ней было выведено объявление для студентов последнего курса, которые будут заниматься здесь на следующей неделе – «Бесплатная пицца!». Все тот же неподписанный портрет старца с седыми бакенбардами, что скучающе взирал со стены, осознавая угасание собственной значимости. Неизменное покрытое копотью окно с теми же портьерами, что на данный момент были раздвинуты и собраны по сторонам, дабы позволить слабым прощальным лучам заходящего зимнего солнца проникнуть внутрь. Четыре часа дня, а уже практически стемнело. Февраль в Новой Англии считается самым лютым месяцем.
Джанин Сильва – глава недавно переименованного комитета по присуждению ученых степеней в области гендерных исследований – сложила руки перед собой, улыбнулась собравшимся и произнесла:
– Думаю, на один вопрос времени хватит. Кто желает оказать честь?
Джанин выжидающе заглянула в глаза каждого из профессоров по очереди. Слева от нее расположился Маркус Хейден – профессор афроамериканской истории и культуры. Сюда из Дартмута его переманил постоянный контракт и, если верить слухам, дом в Бельмонте для него, его жены и четырех (четырех!) детей. Маркус был, как говорится, настоящей суперзвездой. За свою первую (первую!) книгу он получил премию Бэнкфорта[5], а еще регулярно выступал экспертом на новостных телеканалах. Об этом парне Конни не могла думать без добавочных восклицаний. Премия Бэнкфорта! Единственным недостатком Маркуса, если его можно было таковым назвать, являлось то, что он осознавал собственную «звездность». Когда Конни вошла в аудиторию, Маркус практически не удостоил ее вниманием. К Джанин Хейден относился тепло, но с некоторым снисхождением, как и полагается суперзвезде. Маркус уже убрал со стола записи и, как и профессор Сильва, поглядывал на свои дорогие часы. На молодом мужчине был удачно скроенный спортивный пиджак и никакого галстука. Для галстуков Маркус слишком хорош. Для профессора Хейдена эта ничем не выдающаяся встреча уже завершилась, и на право задать последний вопрос он явно не претендовал.
Справа от Джанин на спинку библиотечного стула откинулся профессор Гарольд Бомонт. Его веки слипались, а переплетенные пальцы покоились на облаченном в свитер животе. Двадцать один год назад профессор Бомонт опубликовал тысячестраничную монографию, посвященную истории Гражданской войны в США. Труд был издан университетским издательством в твердом переплете и стоил восемьдесят девять долларов, что изначально обрекло его на провал. После заключения постоянного контракта с университетом и по сей день профессор исполнял свои обязанности со спокойным безразличием. Конни сильно сомневалась, что Гарольд Бомонт помнил, как присутствовал на такой же аттестационной комиссии с ее участием. А даже если и помнил, то навряд ли придавал этому хоть малейшее значение. Профессор почивал на лаврах, читая по одному курсу в год для в лучшем случае четырех студентов, каждый из которых обязан был купить его монографию. Вел колонку в журнале National Review и принимал участие в телевизионных новостных передачах. Правда, не на тех каналах, что профессор Хейден. Под ладонями Бомонта белели те самые листы с печатным текстом, которые он таскал с собой на каждое подобное мероприятие, и Конни была практически уверена, что он вот-вот уснет.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
