– Это усадьба Энделстоу, принадлежит лорду Люкселлиану, – промолвил возница.
– Усадьба Энделстоу, принадлежит лорду Люкселлиану, – машинально повторил за ним пассажир.
Затем он повернулся и впился внимательным взглядом в особняк, что был почти невидим из-за темноты, и столько интереса было в этом взгляде, что для его возникновения расплывчатой картины усадьбы едва ли было достаточно.
– Да, это владение лорда Люкселлиана, – повторил он спустя некоторое время, по-прежнему смотря в том направлении.
– Ну так что, едем туда?
– Да нет же, к пасторскому домику в Энделстоу, как я вам уже говорил.
– Мне подумалось, что вы изменили свое намерение, сэр, когда я увидал, как вы долго таращитесь в ту сторону.
– Ах нет, меня просто заинтересовал сам дом, только и всего.
– Сказывают, очень многих он интересует.
– Да только не в том смысле, в каком этот дом интересует меня.
– О!.. Ну, что ж, семья его ничуть не выше моей, скажу я вам.
– Как же так вышло?
– Пройдохи они и лопатники[10], ежели называть их по справедливости. Но когда-то, в давние-давние времена, когда кто-то из ихнего рода был на работе в поле, то поменялся платьем с королем Карлом Вторым и тем самым спас государю жизнь. Король Карл пришел к нему как простой человек и сказал без малейшей церемонии: «Человек в рабочей робе, меня звать Карл Второй, и это святая правда. Обменяешься со мной платьем?» – «Я ничуть не возражаю против такого обмена», – отвечал Хеджер Люкселлиан, и они надели платье друг друга. «А теперь запомни, – сказал король Карл Второй, как отъезжал прочь, – если я когда-нибудь верну себе корону, приходи в королевский дворец, постучи в дверь и смело скажи: „Дома ли король Карл Второй?'4 Назови свое имя, и тебя впустят, и я сделаю тебя лордом». Не правда ли, то была щедрая награда от мастера Чарли?
– И впрямь, очень щедро.
– Что ж, как гласит легенда, король вернул себе трон; и несколько лет спустя Хеджер Люкселлиан пустился в путь ко двору, он постучал в королевскую дверь и спросил, дома ли король Карл Второй. «Нет, его нет», – отвечали ему. «Стало быть, Карл Третий?» – молвил Хеджер Люкселлиан. «Да, – отвечал ладный молодец, что стоял как простой человек, только на голове его была корона, – меня звать Карл Третий». И тогда…
– Я совершенно уверен, что здесь есть какая-то ошибка. Я не могу припомнить во всей истории Англии ни единого слова о Карле Третьем, – сказал его пассажир тоном мягкого протеста.
– О, это вполне правдивая история, только без всяких красивостей; а тот был человеком странного нрава, если вы помните.
– Что правда, то правда; ну, рассказывайте дальше.
– Так вот, Хеджер Люкселлиан добивался цели всеми правдами и неправдами, и его сделали лордом, и дела его шли в гору до тех пор, пока он не оказался втянут в ужаснейшую свару с королем Карлом Четвертым.
– Я не могу стерпеть Карла Четвертого. Клянусь честью, это уже чересчур.
– Отчего ж? Был же король Георг Четвертый аль не был?
– Конечно был.
– Ну вот, Карлы не менее популярны, чем Георги. Как бы там ни было, больше я об этом ни словечка ни скажу… Ать, славно! Самая редкостная небывальщина, что я видел, – ей-богу, так оно и есть. Ах, чтоб его!
Пока они вели этот разговор, сумерки сгустились и стали ночной тьмой, а очертания и контуры особняка мало-помалу растворились в темноте. В окнах, что прежде были темными пятнами на светлом пространстве стены, зажегся свет, и они превратились в яркие квадраты на темном фоне ночного пейзажа, где все контуры здания канули во тьму и окрасились мрачным монохромом.
Некоторое время между путешественниками царило молчание, пока их экипаж взбирался на холм, а потом – на следующий, что громоздился на первом. Они проехали еще милю по плато, откуда открывался вид на два маяка, возведенных на побережье, к которому они приближались, – те спокойно высились на горизонте, сияя мирным, добрым светом. Они достигли еще одной ровной площадки; маленькая лесистая долина лежала у их ног, словно гнездо, и по направлению к ней-то возница и понукал свою лошадь, чтоб та взяла немного в сторону, и вот их догкарт стал спускаться по крутому склону, что нырял в чащу деревьев, как в кроличью нору. Они спускались все ниже и ниже.
– Энделстоунский пасторский домик прямехонько там, – сказал возница. – Эта вот местность, вон там, это, значит, Западное Энделстоу; а лорд Люкселлиан проживает в Восточном Энделстоу, и у него есть отдельная церковь. Пастор Суонкорт ведает обеими церквами и носится туда-сюда. Ать, славно! Вот чудные дела. Думается мне, когда-то была каменоломня на том месте, где сейчас этот особняк стоит. Тот хват, что выстроил его в давние времена, выкопал да перенес к себе во владения весь плодородный слой почвы с церковных земель, что вкруг этого пасторского домика, да насыпал его у себя и создал маленький рай с цветами да деревьями, что наросли из той почвы, которую он таким образом присвоил себе, в то время как церковные поля с той поры почти не родят урожай.
– Как долго живет здесь нынешний пастор с семейством?
– Где-то около года или года с половиною, двух годов еще нет; поскольку его еще не оскандалили; прихожане начинают злословить о пасторе, лишь когда пролетит два года с лишком и они к нему попривыкнут. Да, пастор Суонкорт меня знает, так как я прекрасно разъезжаю с ним; да и я знаю пастора Суонкорта.
Они выехали из лесной сени, описали небольшой круг, и тогда стали неясно различимы дымовые трубы и фронтоны пасторского дома. Нигде не было видно ни огонька. Экипаж остановился; незнакомец-пассажир ощупью добрался до крыльца и позвонил в колокольчик.
Когда истекли три-четыре минуты, прошедшие в терпеливом ожидании, а не раздалось ни единого звука в ответ, незнакомец шагнул вперед и стал звонить в дверной колокольчик в более решительной манере. Тут ему показалось, что он различает чьи-то шаги в холле и что шарообразная дверная ручка как будто пришла в движение, но никто не появился.
– Должно быть, их и дома-то нету, – вздохнул возница. – А я уж было пообещал себе славный ужин на кухне у пастора Суонкорта. Какие же у него распрекрасные двойные пироги подают, да кексы с инжиром, да сидр, да наливки!
– Ну, довольно, люди добрые! Будь вы богатеи или бедняки, что вам была за нужда являться сюда, на край света, да еще в ночное время? – в тот же миг раздался громкий голос, и оба собеседника, повернув головы, увидели дряхлого субъекта, который, шаркая, медленно вышел из черного входа с роговым фонарем, что болтался в его руке.
– «Ночное время», скажите на милость! А часы только-только пробили семь. Зажги-ка ты свет да пусти нас внутрь, Уильям Уорм.
– Ох, это ты, Роберт Ликпен?
– Он самый, Уильям Уорм.
