— Ничего страшного, сьерита Анна, — пристально посмотрел на неё эдэ Дант, что сопровождал её из Пансиона до Ларсхофа, и подал руку, помогая выйти. — Всего лишь вынужденная остановка. Карета увязла в дорожной грязи.
Восемнадцатилетняя Анна ди Тру поправила дорожное платье, ещё монастырское, строгое, в серых тонах, и, спустившись по подставленной слугой скамеечке, разволновалась:
— Это надолго нас задержит?
— Не думаю, — мягко улыбнулся в ответ благоверный Анри Дант, едва начавший седеть мужчина в тёмно-лиловой рясе с белым воротничком. — Мне показалось или вы сказали: трамо аларо ди менди?
— А это что-то значит? — удивилась Анна. — Я слышала эту фразу во сне.
Две хмурых складки легли между его бровей, словно говоря: странно. Да и всё выражение благородного лица священника с яркими, словно подведёнными углём глазами необычного глубокого фиалкового цвета (возможно, такой оттенок им просто придавала ряса, подумала Анна) выражало лёгкую тревогу.
— Это древне-энтарский. Заклинание из абортата — древнейшего ритуала изгнания демона. Преступившего черту ждёт наказание… Шагнувшего за черту ждёт смерть… Но это из таких тайных знаний, к которым даже не каждый эдэлорд имеет доступ, — смотрел он на Анну озабочено.
— Наверно, нахваталась в библиотеке Большого храма в Терце, — равнодушно отмахнулась она. — Верховный Эдэлорд Син бывало брал меня с собой на заседания этого вашего тайного ордена, — улыбнулась Анна, потому что серьёзно к Братству Мастеров не относилась. Эти мужчины, что по праву крови или сами добились богатства и уважения, так любили придавать важности своим сборищам, где вечно обсуждали одно и то же: деньги, политику, власть. К тому же по факту никаким тайным обществом оно не было, все о нём знали, стремились в него попасть. Быть его членом для мужчин считалось почётно, а женщин в него не принимали. И этой завесой секретности и обособленности, как казалось Анне, они просто придавали себе вес. — Отец тоже часто брал меня с собой: подливать вино, следить за его тростью, что он вечно везде забывал. Для эдэ Сина я следила за очками и его пилюлями от подагры. А пока они заседали, я обычно ждала в библиотеке. Вот порой и всплывает в памяти всякое, наверно, из тех книг.
— Да, ваш отец был очень влиятельным человеком, — согласился священник, облегчённо выдохнул, но воздать сполна дань уважения покойному венту Тру не успел.
— Проклятое место! — выругался возница, чавкая сапогами по топкой жиже. — Простите, эдэ, — оглянулся он на священника, — проклятое.
— Чем же оно проклятое? — залюбовалась Анна цветущими апельсиновыми деревьями, что росли вдоль дороги и вглубь сколько видел глаз.
Наверно, она будет скучать по ним, главным кормилицам, залогу богатства и процветания Энта — цитрусовым садам. Как скучала в жарком, словно выбеленном солёными ветрами Энте по соснам, горам и целебной густоте воздуха Пелесласвии. И от пьянящих запахов флердоранжа предвкушение новой жизни стало сладостно-томящим.
— Любое место, из которого виден этот замок называют про̀клятым, — показал куда-то вверх и налево эдэ Дант. — Говорят, даже его тень убивает. Видите, деревья с той стороны мельче, приземистее и почти не цветут? Этот замок прозвали Оскал Демона.
Анне пришлось приложить руку к глазам, чтобы далеко на скале, против солнца, увидеть белоснежную круглую башню замка, увенчанную остроконечными шпилями и правда напоминающими клыки, а под ними засыхающие чахлые деревца.
— А саму скалу именуют Утёс Самоубийц, — продолжил священник. — Со стороны моря её окружают острые камни. Каждая лодка, что попытается причалить, или смельчак, что вздумает пробраться к замку по отвесной скале, становятся вероятными самоубийцами.
— А я уж подумала, что её избрали местом сведения счётов с жизнью, — не могла оторвать Анна взгляда от изящного замка, окутанного такой дурной славой. С этой стороны было совершенно непонятно, как вообще в него попасть, если не уметь летать.
— Думаю, его история хранит немало и таких тайн, — согласился Дант. — По крайней мере доподлинно известно, что одна из жён бывшего владельца действительно сиганула вниз с башни. Но на самом деле имя замка — Бельри.
— Бельри? — удивилась Анна. — Антре бельри. Антре пас амаро пас кадо, — процитировала она строки Писания.
— Бойся искушения. Бойся слов любви, сказанных под влиянием его, — перевёл эдэ. — Слова искренней любви действительно обладают колоссальной силой, которую мы порой не осознаём, а искушение низводит их до греха вожделения, похоти, и лишает этой силы, — он мягко загадочно улыбнулся. — Надеюсь, я не слишком зануден?
"Как же идёт улыбка его мужественному обветренному лицу, — подумала Анна. Она улыбнулась в ответ и отрицательно покачала головой. — Как же не идёт ряса этому невероятно красивому мужчине".
— А кому принадлежит это Искушение? — спросила она.
— Бессариону Бриару, младшему брату нынешнего корона Пелеславии.
Анна невольно ахнула — такой болью и так некстати вдруг пронзило левую израненную руку, что она скривилась и прижала к себе эти навсегда затянутые в перчатку покалеченные пальцы.
— Сьерита Анна, вам нехорошо? — разволновался Дант.
— Нет, нет, эдэ, — прикрыла Анна на секунду глаза, в которых потемнело от боли. — Некоторые воспоминания детства доставляют мне куда больше страданий, чем моё увечье. А Бессарион Бриар тоже потерял в ту ночь отца. Тот лично отправился его искать в ужасный ураган и погиб.
— Простите, что невольно напомнил вам те события, — склонил эдэ красиво седеющую на висках голову. — Но, пожалуй, не могу не согласиться с местными жителями. Всё, куда падает даже тень этого замка становится про̀клятым, — Дант приложил руку с перстнем Братства Мастеров к мощной груди, словно предупреждая её о Бриаре.
Да, она слышала о нём, девчонки в Пансионе любили посплетничать, да ещё с такими пикантными подробностями. Рассказывали о нём с придыханием. Что он невероятный красавец с жуткой репутацией. Дерзкий, бесстыжий, опасный. Очень плохой. Отъявленный сердцеед, неисправимый спорщик, отчаянный дуэлянт, потрясающий любовник, ненасытный, искусный, страстный, неутомимый, а ещё у него такой большой хм… здесь бесстыдницы всегда с восторгом округляли глаза и смущённо хмыкали. Но какое было дело ей, Анне ди Тру, до Бессариона Бриара и его "хм".
Сейчас её куда больше волновало, что она очередной раз поймала себя на мысли насколько красив эдэ Дант. И что не будь он священником, женщины бы его сгубили. Анна бы не посмела спросить, но может он потому и принял сан, чтобы избежать такого искушения?
Дант читал у них в Пансионе лекции по толкованию Закона Божьего, истории и древне-энтарскому. И тоже был источником постоянных волнений среди воспитанниц.
Анна вздохнула. Много разного прозвучало в этом тяжёлом вдохе. Но ничем из этого она не хотела делиться со священником. Как и своими грешными мыслями о потрясающей необычной мужской красоте эдэ. Эдэлорд — святой муж Досточтимой церкви, как и все, принявшие обет, он считался мужем Святой Ассанты, принявшей мучительную смерть за род людской, дочери Отче, Отца их Небесного, мудрого единого бога. И это был обет верности, воздержания и целомудрия в том числе.
