Порой я ловила себя на предательской мысли, что мне не хватает Найдена.
На работе все шло по накатанной: утром, явившись в лабораторию, я обнаружила в одной клетке два хладных крысиных тела с зеленоватой шерстью, а в другой — одинокий трупик с торчащей из спины сосулькой; вздохнула и пошла смотреть записи видеонаблюдения, чтобы внести в журнал время смерти. Заставшая меня за этим делом Алевтина Станиславовна даже не стала подходить к клеткам, а сразу пошла вниз, в виварий — за новыми подопытными.
— Чувствую себя живодером, — пожаловалась я Люту, как обычно, сопровождающему меня в исследовательском центре.
Особист наградил меня темным, ничего не выражающим взглядом и тоже уставился в голограф. На полупрозрачной голограмме крысы тесно прижимались друг к другу, нахохлившись и тщетно пытаясь согреться, и постепенно зеленели. Одинокий крысак методично грыз прутья клетки — то ли стачивал зубы, то ли надеялся вырваться на свободу.
— Что будет сегодня? — спросил Лют, даже не пытаясь изобразить сочувствие.
Тихо подошедшая лаборантка забрала трупики из клеток и обреченно потащила в свой отгороженный угол. Особист повернулся было туда, но быстро передумал, стоило только Дарине достать крошечный скальпель.
— Теория Ежова, — ответила я Люту и быстро поставила запись на паузу — грызший прутья крысак замер на середине падения, и казалось, что он просто вздумал опереться на полупрозрачный зеленоватый кристалл спиной.
— Это тот, который предлагал посадить в одну клетку разнополых крыс? — напряг память особист. — Типа, все равно размножиться не успеют?
— Предполагалось накачать магией только самцов, — сообщила я и невольно покраснела.
Теория, в общем-то, имела право на жизнь: я в первый раз магию восприняла тоже отнюдь не после направленной передачи, — но это никак не отменяло регулярно появлявшееся желание провалиться сквозь землю. Вдобавок несчастные крысы…
Со стороны, без знания методологии и вообще каких-либо основ, наука порой здорово напоминала не то тщательно документируемые попытки попасть пальцем в небо, не то соревнование по изощренности издевательств над ни в чем не повинными крысами. Успокаивало только то, что со мной работали люди, с методиками и основами знакомые, — а значит, во всем этом был какой-то смысл.
Как назло, поначалу крысы воспринимали магию вполне благосклонно. «Заряженные» ничем не отличались от собратьев.
В виварии всех их готовили одинаково — в воздух порционно подавалась газообразная магия, из-за чего пришлось установить в подвале вонючий генератор, работающий исключительно на отопление, а сотрудникам запретили ходить без респираторов и выдали утепленную униформу. По задумке, крысы должны были привыкать постепенно и неспешно, но поджимающие сроки вынуждали потихоньку повышать концентрацию магии в воздухе. Алевтина Станиславовна предполагала, что это — одна из основных причин постоянных провалов.
Но, попав к нам, часть крыс умирала в первые же часы — а один рекордсмен, между тем, прожил целую неделю, одарив нас ложной надеждой и бесславно скончавшись от декомпрессии на восьмой день. Его профессор препарировала с особым вкусом, но никаких принципиальных отличий так и не выявила. После этого я все чаще ловила на себе оценивающие взгляды, но о том, что, вероятно, точно так же не принесу патологоанатому никакого озарения, старалась не думать. Как, кажется, и Алевтина Станиславовна.
А к вечеру у нас был первый результат.
Совершенно здоровый, довольный жизнью белоснежный крысак — и мертвая девочка с зеленоватым кристаллом, проросшим прямо сквозь нежное брюшко.
Я не могла на это смотреть.
Зато Алевтина Станиславовна и Дарина — смотрели с заметным оживлением; запись в инфракрасном спектре занимала их особенно, и Лют, проиграв извечную войну с собственным любопытством, оставил меня в специально отведенном для отдыха закутке и присоединился к просмотру.
Вернулся весь зеленый, как будто тоже наглотался магии, и бесцеремонно увел у меня кружку с остатками кофе. Я не стала возмущаться.
— Какой-никакой, а прорыв, — сказала я ему, когда особист допил кофе и мрачно уставился в пустую кружку.
На дне была нарисована сова с нервным тиком и, кажется, Лют сопереживал ей всей душой.
— Ты меня успокаиваешь или себя? — уточнил он, хмуро посмотрев на меня поверх кружки.
— Обоих, — я пожала плечами и отобрала у него свою кружку: мне тоже хотелось кофе. — То же самое могло случиться с Велиславой. Или со мной. Спокойствия это не добавляет, но, по крайней мере, самцы живы уже почти восемь часов…
«…и те самочки, что не сдались так просто, — тоже», — мрачно закончила я про себя. Лют провожал меня взглядом и, кажется, думал о том же самом.
— А образец-то чист, — жизнерадостно сообщила Дарина, заглянув в наш закуток. — Концентрация магии в крови соответствует тому уровню, который поддерживался в виварии. Он слил излишки в самочку! Интересно, это случайно вышло или крысы способны поддерживать определенный уровень магии, если дать им механизмы сброса?
— Шпилька, — машинально вспомнила я.
— Сгрызут, — неоптимистично высказалась лаборантка. — Вот если бы мы смогли сделать какой-нибудь аналог из чего-нибудь менее хрупкого…
Но у нас не получалось и из дерева. Что делают татуировки, я еще худо-бедно понимала: магия концентрировалась в них, и управлять ей становилось гораздо легче, нежели при попытках осознать свое тело как полный энергией сосуд. А вот какой тайный смысл вкладывался в деревянные амулеты, что они работали, даже когда их владельцы понятия не имели, чем их одарили? Над этим ломал голову добрый десяток научных сотрудников, но результатов пока не было никаких.
— Алевтина Станиславовна предложила, если выживет хотя бы три самца из пяти, нанести им татуировки и повторить эксперимент, — сообщила Дарина и с притворным сочувствием спросила: — Ты выдержишь? Все в порядке?
— Выдержу, — скорее назло ей, нежели из-за уверенности в своих силах, ответила я.
Дарина налила две кружки чая и ушла обратно в лабораторию. Лют проводил ее взглядом и вытащил из кармана полупустую пачку сигарет.
— Здесь нельзя курить, — хором со мной заявил он и открыл окно настежь. — Что? Ты же все равно не мерзнешь.
Я кивнула в сторону горшка с одиноким денежным деревцем на подоконнике, и Лют, хмыкнув, переставил его на стол, но потом все равно высунулся в окно. Долго курить возможным не представлялось, но он выжал из этого маленького бунта все, что только можно, и обратно заполз с инеем на ресницах, пропахший не столько табаком, сколько морозом и силой. Я молча вручила ему чашку кофе.
— Меня все не оставляет мысль, что это все — попытки потрепыхаться перед неизбежным, — сказал Лют, обхватив чашку ладонями и глядя в сторону. — Ну, освоим мы сейчас магию, а дальше-то что? Брать ее у драконов все равно больше нельзя. Рано или поздно она закончится, и все наши усилия пойдут коту под хвост. Нет, понятно, что конкретно сейчас они нужны, чтобы утереть нос Альго-Сай-Тару… — он вздохнул, повертел в руках початую пачку сигарет и убрал ее в карман. — Но мне все равно кажется, что игра не стоит свеч. Ты… — мне достался быстрый взгляд исподлобья и тяжелый вздох. — Я бы на твоем месте напился.
