— Утром уйдем, когда ворота откроют. Только вот куда? — вздохнул Арий. — Таким как мы с тобой нигде места нет.
— Уйдем на север.
— Легко тебе говорить, а что мы там делать будем? Как жить? Это в Падаре нас уже все знают, а в чужом городе, да еще в самом сердце империи. Кому мы там нужны?
— Себе нужны, — упрямо сжал губы Арий. — А в Падаре нам жизни больше не будет. Борг и его свита нас теперь из-под земли достанут и потом туда же и закопают. Да ты и сам знаешь, что заказчик у него больно серьезный.
Дер тяжело вздохнул и привалился спиной к каменной стене, рядом с другом.
— Уходить надо сегодня, не дожидаясь рассвета, — наконец произнес он, после недолгого раздумья. — Есть у меня один лаз за стены города.
— Только мне надо кое-что сделать еще, — ответил ему друг. — Где встречаемся?
— Через час у заброшенной живодерни. Там еще куст эльмариса чуть в стороне растет, да ты знаешь, не раз там бывали. Только не опаздывай и за собой никого на хвосте не приведи.
— Не учи меня. Сам знаю.
И они словно тени, бесшумно разбежались в разные стороны, чтобы в назначенное время встретиться в условленном месте.
* * *
Заброшенная скотобойня, возле которой мальчишки назначили встречу, находилась на южной окраине города и была отделена от городской стены лишь небольшим пустырем шагов в пятьдесят. Вот уже лет пять, после того, как последний хозяин упился до того, что порешил всю свою семью, а сам сдался стражам, невостребованную площадь предприимчивые жители окрестных кварталов приспособили под свалку. Оно и понятно, место заброшенное, от ближайшего жилья находится в стороне. Правда время от времени ветер доносит до соседних домов зловоние от разлагающегося мусора, но кому дело до нищих и отверженных, что ютились в полуразрушенных хижинах в этой части города?
Само полуразрушенное строение, бывшее некогда скотобойней, зияло темными провалами окон и дверей. Покосившаяся крыша грозила совсем обвалиться и держалась лишь на честном слове, широкий двор, давным-давно порос бурьяном, в котором можно было потеряться и плутать как в самом настоящем лабиринте, не имея возможности выбраться на свет. Стены здания покосились от ветра и погодного ненастья. Лишь только высокая, в полтора человеческих роста, каменная ограда, каким-то чудом уцелела и стояла, гордо храня то, что уже никому и не требовалось охранять. Вряд ли нашелся бы смельчак, готовый на то, чтобы с риском для собственной жизни пересечь широкий двор, чтобы затем рисковать быть погребенным под обрушившейся крышей.
В паре шагов от этой добротной, возведенной на века ограды, чья-то заботливая рука некогда посадила куст эльмариса. Он разросся, раскинул в стороны гибкие ветви, и в эту летнюю ночь, особенно благоухал, перебивая даже смрад от городской свалки, да сточных канав, куда некогда сливали отходы.
Стоит ли говорить о том, что это место мало кто посещал, и уж точно никому не было нужды приходить сюда ночью. Пустырь и находящаяся позади скотобойни свалка, никак не располагали к романтике и не могли служить убежищем или пристанищем даже для нищих и отверженных. А брать в заброшенном строении тоже было совершенно нечего — все что, так или иначе, могло пригодиться, ушлые горожане растащили еще тогда, пять лет назад, считая, что бывшему хозяину, в тюрьме, вряд ли пригодится хоть что-нибудь из его добра.
Тем подозрительнее выглядели две темные фигуры, закутанные в плащи с капюшонами, осторожно пробирающиеся к самой скотобойне. Они попеременно останавливались и окидывали окружающее пространство внимательными взглядами, как будто беспокоясь о том, что кто-то может их здесь заметить, совершенно не принимая в расчет, что ночь темная и луна лишь изредка выглядывает из-за облаков, чтобы осветить призрачным светом землю. Один из странных посетителей сего, в высшей степени неромантичного места, сгибался под тяжестью корзинки, которую тащил в руках. Приблизившись к самой ограде, именно он вдруг остановился и тяжело вздохнув, поставил свою ношу на землю.
— Ты чего? — хриплым шепотом вопросил его подельник. — Идем дальше, а то еще заметит кто.
— Никто не заметит, — утирая пот со лба, для чего откинув за спину капюшон плаща, произнес первый. — Нет здесь никого, и никогда не бывает. Проклятое место.
И он был прав по-своему. В здравом уме мало кто отважится на то, чтобы пробраться в ночи к самой скотобойне, да это обычно и не нужно никому. Да где ж было знать этим злоумышленникам о том, что там, всего в нескольких шагах от них, у самой ограды, притаился, прижавшись к земле, один маленький вор, который этой ночью назначил здесь место встречи со своим закадычным другом.
Дер появился на месте встречи первым. Маленькая фигурка пересекла пустырь, раскинувшийся между последними в этой части города строениями и самой скотобойней, и притаилась невдалеке от цветущего куста эльмариса. Парнишка уселся на землю, и принялся ожидать своего товарища. Но вместо знакомой фигуры на открытом пространстве показались двое. Они кутались в широкие плащи и оттого еще больше привлекали к себе внимание маленького наблюдателя — кто ж в такую теплую ночь с головой под плащом хоронится? Дер насторожился, почти припал к самой земле, чтобы его невозможно было заметить, и прислушался. Он молил светлых богов, чтобы его товарищ не появился сейчас и не спугнул эту парочку. Почему у маленького постреленка возникло такое желание, он и сам не мог объяснить. Просто чуял, как и всегда в минуты опасности, что лучше будет, если эти двое его не заметят. Мальчишка затаил дыхание и еще плотнее прижался к земле, не стремясь выдавать свое здесь присутствие.
Незнакомцы остановились в нескольких шагах от того места, где ни жив ни мертв затаился маленький беглец, и один из них откинул с лица капюшон и что-то поставил на землю. Со своего места Дер не мог рассмотреть, что там было такое, а высовываться, для того чтобы удовлетворить любопытство, побоялся.
— Фух, жарко-то как, — произнес второй злоумышленник (а в том, что это не добропорядочные жители Падара, решившие прогуляться теплой ночью, парнишка был уверен) и Дер с удивлением отметил, что это женщина, к тому же смутно ему знакомая. — Ирган, давай не пойдем внутрь. Я боюсь. Жуткое место. Небось, и душ неупокоенных тут немеряно. А ну как сейчас кто набросится?
И только когда она закончила говорить, Дер вспомнил, кто это. Сейра, бывшая работница увеселительного заведения матушки Вилены. Того самого заведения, в котором провел первые пять лет своей жизни незадачливый воришка. Потому-то теперь он так легко узнал в этой сгорбленной фигуре, некогда прелестную женщину, которая по праву считалась жемчужиной веселого дома и многие знатные и богатые господа приходили под покровом ночи в заведение мамаши Вилены лишь затем, чтобы провести несколько часов в объятиях этой прелестницы. Правда теперь она уже ни капли не напоминала ту ослепительную красавицу, что появилась на пороге увеселительного заведения мамаши Вилены и несколько лет была на самом пике популярности, так как могут только девицы легкомысленного поведения и определенной профессии. Жизнь была несправедлива к Сейре. И на смену популярности, пришла забитость и полуголодное прозябание на задворках Падара. А случилось вот что: однажды пьяный клиент решил поиграть и плеснул ей на лицо горячее масло. Глаз спасти удалось, мамаша Вилена не пожалела золота, щедро расплатилась с магом-лекарем, но увы, вернуть лицу Сэйры былую красоту, маг не смог. Безобразный шрам теперь пересекал некогда симпатичную мордашку от лба до подбородка. Само собой, что такая «красотка» матушке Вилене была совершенно не нужна, и Сейре пришлось выживать уже самостоятельно. Теперь женщина подрабатывала подавальщицей на постоялом дворе, в самом злачном районе Падара, да и клиентов себе там же искала. Тяжелая жизнь, голод и пьянство довершили дело.
