Я с трудом удерживаю рычание и, скрестив руки на груди, качаю головой.
– Не выйдет, Алек. С чего вдруг ты разоткровенничался с моей мамой?
Одна часть моего разума понимает, что в какой-то степени веду себя глупо. Но за все дни, что мы провели с Алеком вместе, я едва ли вытащила из него несколько слов, касающихся его жизни. Не говоря уже о теме гибридов и прочего связанного с ними, она вообще закрыта для обсуждения.
Честно, я не против, что он желает многие подробности жизни оставить при себе, тем более зная, что они трагичны. Но он отшучивается даже на банальные вопросы. Всегда. Алек просто заменяет ответы сарказмом. И я не могу справиться с разочарованием. Поэтому вторая часть разума очень настойчиво подстрекает продолжать вести себя глупо. Я не спускаю с него упрямого взгляда, надеясь, что он сможет почувствовать его.
– Что ещё мне оставалось? – наконец, сдаётся Алек. – Думаешь, было бы лучше, если бы я непреклонно молчал и вёл себя грубо с твоей мамой? Или же предпочитаешь, чтобы я вообще её вырубил, как только она вошла в дом, чтобы по-быстрому улизнуть, пока она приходит в себя?
Он украдкой бросает на меня взгляд, ожидая ответа, и, недолго обдумав слова, вынуждена с ним согласиться. Обида затмила собой логику, и я ей слишком легко уступила. Алек действительно понравился маме, что ещё могло быть лучше?
– Ты прав, – со вздохом признаюсь я, затем пробую выдать извиняющуюся улыбку. – Спасибо, что не вырубил мою маму и выдержал этот допрос фсбешника под прикрытием.
На удивление, Алек не цепляется за извинение, как обычно, превращая всё издёвку, а просто принимает его, посмотрев мне в глаза.
– Я действительно рад, что познакомился с твоей мамой, и всё прошло довольно хорошо.
Он оставляет разговор позади, показывая, что не хочет больше его затрагивать. Какое-то время просто молча наблюдаю за ним, пока не замечаю, что сегодня Алек выглядит ещё более уставшим, чем вчера. За все пять дней, после нападения гибридов, я ни разу не видела его глаза закрытыми. Когда засыпаю, он всегда лежит рядом, и я не могу видеть, спит он сам или нет. А когда просыпаюсь, его тёплый взгляд сразу же встречает мой. Я пробовала один раз не спать и понаблюдать за ним, но из этого ничего хорошего не вышло. Он не спал вместе со мной, и тогда я точно могла видеть своим догадкам подтверждение. А утром он выглядел по-настоящему уставшим. Больше я не экспериментировала.
Сейчас я вижу то же самое, понимая, что даже то, что с нами ночью находились охотники Софии, это никак не помогло Алеку расслабиться. Он чересчур напряжен. Хотя и напряжен – слабоватое определение его состоянию. Настороженность буквально пульсировала в нём, как сигнальная красная лампа с сиреной «опасность». А включил режим «тревоги» звонок мамы, которая сообщила о своём приезде. С того момента Алек делал две вещи: шутил, скрывая тем самым своё состояние, или молчал, ограждая пространство вокруг себя колючей проволокой.
И это натолкнуло вчера на мысль, что надо как-то с подобным бороться. Я не хочу, чтобы Алек изводил себя в два раза больше, чем тогда, когда мы находимся в поместье. И у меня есть идея, как это осуществить.
– Кстати, – начинаю осторожно и непринужденно, чтобы не выдать мотивов. – Давно хотела спросить, как ты умудряешься постоянно прогуливать и при этом не быть отчисленным?
На Алека не смотрю, беззаботно играя с молнией от замка, но его пристальный взгляд чувствую кожей. Однако он не выдаёт сразу никакого подозрения.
– Ну, нет, это уже слишком, – усмехается он. – Мы ещё не так хорошо знакомы, чтобы я открывал тебе такие тайны.
Чёрт, не вышло. На всякий случай, я не поднимаю взгляд, чтобы не показывать разочарования. Но и на сарказм не реагирую в привычной манере, слишком поглощённая поиском иных вариантов. И вот это уже меня точно выдаёт.
– В чём дело, принцесса? – спрашивает Алек, мгновенно разоблачая меня. – Для чего ты хочешь это знать?
Мне приходится оторвать взгляд от застёжки, чтобы встретить его – проникновенный и небывало настойчивый, словно он копается в моей голове.
– Ни в чём, – немедля отзываюсь я, усердно стараясь выглядеть беспечно. – Просто из-за последних событий, так получается, что я много пропускаю занятий и очень переживаю по поводу, что меня могут отчислить. А тут поняла, что у тебя это каким-то образом получается.
– И? – не отступает он, подсказывая, что этого было мало, чтобы сойти за нормальные объяснения.
Его неотрывный взгляд настоящая пытка для моей нервной системы, он словно заранее знает, что я обманываю. Мне требуется отвернуться, чтобы продолжать говорить уверенно.
– И… – вздыхаю и кладу ладони на коленки, потирая их, затем выпаливаю на одном духу: – Я тоже так хочу.
– Чего ты хочешь? Прогуливать?
Теперь я разглядываю свои ногти, когда, подтверждая, киваю. Следующие секунд двадцать проходят в тишине, пока Алек снова не заговаривает.
– С чего вдруг? Ещё вчера ты рвала и метала, что прогуляла пару дней. Что изменилось?
Напор слышится в каждом произнесённом слове, он так просто не оставит это, любым способом докопавшись до истины. И я жалею, что не придумала оправдание поубедительнее. Наконец, я встречаюсь с его взглядом, в котором настойчивости в десяток раз больше, чем в голосе. Огромная ошибка с моей стороны. Потому что следующее я несу на автомате, переполненная волнением.
– От того рвала и метала, что меня могут отчислить за неуспеваемость, – повторяю я, но трепет в голосе делает его неубедительным. – Пока, как я и говорила ранее, не подумала…
– Принцесса, – перебивает меня Алек, предупреждая.
Его быстрые взгляды, которые он метает в мою сторону, предлагают перестать лгать. Он снова спрашивает меня:
– Зачем тебе это?
Я знаю, что мой ответ ему не понравится. Мы уже проходили это вчера. И позавчера. Но мне больше ничего не остаётся, кроме как сказать правду.
– Ладно, – сдаюсь, сокрушенная его настойчивостью. Покусывая нижнюю губу, смотрю на него исподлобья. – Понимаешь, теперь, когда вернулась мама, нам станет достаточно сложно. Придётся проводить время либо дома, либо на учёбе, и я подумала, – на мгновение замолкаю и сглатываю, готовясь озвучить слова. – Подумала, что можно учёбу заменить поместьем, чтобы…
– Нет, – отвечает Алек прежде, чем я озвучиваю предложение.
– Что?
– Нет, – повторяет он и смотрит на меня, не проявляя вообще никаких эмоций. – Ты не будешь прогуливать, и точка.
– Но… – пытаюсь вставить я, но Алек не позволяет.
– Я всё сказал, – с небывалой жёсткостью отчеканивает он, и то, что Алек даже не удосуживается выслушать до конца, неимоверно злит.
Я закипаю так быстро, что подобная пылкость сравнится лишь с возгоранием бенгальской свечи.
– Я так хочу тебя сейчас ударить, Алек, – предупреждаю я, вкладывая в интонацию побольше негодования.
