Наоми была ещё жива. Она была упрямой, настоящим бойцом, и она не умрёт в доме своей мечты, в ночь своей мечты.
Луис вновь сжал рукоятку ножа, двигая лезвие внутри её тела.
Однако у неё не хватало дыхания, чтобы закричать, не было сил поднять свои ставшие безвольными руки, чтобы защитить себя.
Задыхаясь от слёз, Луис взревел и провернул нож в ране.
— Почувствуй это для меня, Наоми, — выдохнул он ей на ухо. Тело взорвалось болью, разливающейся от сердца до кончиков ногтей и волос. — Почувствуй, что мне пришлось выстрадать.
Это было слишком! Искушение закрыть глаза стало почти невыносимым. Однако ей казалось, что пока она сможет удержать их открытыми, она останется живой.
— Видишь, как сильно я тебя люблю? Теперь мы будем вместе, — с хлюпающим звуком он выдернул нож из её тела.
За мгновение до того, как его скрутили и повалили на землю, Луис перерезал себе горло от уха до уха.
Когда доктор склонился над Наоми, чтобы ощупать её запястье, тело девушки уже начало остывать.
— Пульс не прощупывается, — сказал врач кому-то невидимому, заглушая всеобщий гам и беспорядок. — Она умерла.
Наоми была так молода, и было ещё столько всего, чего она не испытала. Она заслуживала жизнь.
«Я не умираю», — стучало где-то в подсознании. Руки девушки каким-то образом сжались в кулаки. — «Я отказываюсь умирать!»
Вопреки всему, со следующим дуновением бриза зрение Наоми начало гаснуть, как свеча. «Нет, нет… ещё живу… не могу видеть, не могу видеть… так страшно».
Ветер подхватил розовые лепестки и бросил ей в лицо. Она почувствовала каждый их холодный поцелуй.
Потом… пустота.
Глава 1За пределами Орлеанского округа.
Наши дни.
«Сохраняй рассудок, веди себя нормально», — он повторял это себе, как мантру, спускаясь широкими шагами по шаткому пирсу.
Сознание воспринимало мир какими-то вспышками, урывками. Вот с обеих сторон плещется чёрная, как дёготь, вода. Впереди неясный свет таверны, что на болотах у дельты. Бар Ллора. Мерцание одинокой неоновой вывески над яликами, покачивающимися на воде. Отзвуки музыки и смеха.
«Сохраняй рассудок… надо притупить ярость. Пока всё не закончится».
Зашёл внутрь.
— Виски, — услышал свой низкий, охрипший от длительного молчания голос.
Лицо бармена вытянулось. Как и у того бармена, прошлой ночью. Другие так и вообще начали дёргаться.
«Неужели они чувствуют, что я еле удерживаю себя от убийства?»
Посетители зашушукались. Их шёпот раздражал натянутые нервы, как звук пенопласта по стеклу.
— Это Конрад Рос, бывший военачальник… самый сумасшедший вампир из всех, кого я знал на своем веку.
— Он наёмный убийца. Если он объявился в вашем городе, существа Ллора начнут исчезать.
«Исчезать? За исключением тех, кого я хочу, чтобы нашли».
— Слышал, он набрасывается на свои жертвы, как варвар… разрывая их глотки в кровавое месиво.
«Ну да, у меня манеры не изящные».
— Слышал, он съедает их.
«Ну, это уже преувеличения и сплетни. А может правда?»
Слава о помешательстве Конрада Роса бежала далеко впереди него.
«Я ещё ни разу не упускал свою цель, так до какой степени я безумен?» — ухмыльнулся Конрад. — «Чертовски, мать его, вот до какой».
Воспоминания роились в его голове. Воспоминания его жертв, перешедшие к нему с их кровью. Их число постоянно росло. Они разрывали его голову своим гулом.
«Что из всего этого реально? Что лишь иллюзии?» Большую часть времени вампир едва мог разобраться в своих собственных мыслях. Ни дня не проходило без того, чтобы он не увидел ту или иную галлюцинацию, обрушивавшуюся на него из какой-нибудь тени.
О нём говорили, что он был как граната с выдернутой чекой. И это лишь вопрос времени, когда она должна была взорваться.
Что ж, это было сущей правдой.
«Сохраняй рассудок, веди себя нормально».
Взяв стакан в руку, он, мягко усмехнувшись, направился к слабо освещённому столику у дальней стены.
Нормально? Он — проклятый Богом вампир в баре, полном ликанов, демонов и остроухих эльфов. В задней части бара рождественские гирлянды были протянуты через глазницы человеческих черепов, обрамлявших зеркало. В углу демонесса лениво ласкала рога своего любовника, заметно возбуждая самца. У барной стойки огромный ликан оскалил клыки и склонился в защитной позиции, отодвигая себе за спину миниатюрную рыжеволосую женщину.
«Не можешь решить, стоит ли нападать, ликан? Это правильно. Я не пахну кровью. Это одна из уловок, которой я хорошо выучился».
Пара двинулась к выходу, и оборотень чуть ли не тащил рыжую за собой. У самого выхода женщина обернулась и бросила взгляд через плечо. У неё оказались странные глаза, словно два зеркала. И затем они вышли в ночь, которой принадлежали.
«Сиди. Откинься и сиди».
Он поправил солнечные очки, за которыми прятал свои красные, осквернённые глаза. Внимательно изучая помещение, вампир с трудом подавил желание помассировать шею. Было чувство, словно за ним кто-то незримо наблюдал.
С другой стороны, он всегда чувствовал себя подобным образом.
Вампир поднял напиток и, прищурившись, уставился на свою твёрдую руку.
«Мой разум повредился, но рука, держащая меч, всё ещё верна. Это убийственная комбинация».
Он сделал медленный глоток. Виски притупляло потребность наброситься на первого встречного. Но не до такой степени, чтобы это желание исчезло вовсе.
Любая мелочь могла привести его в бешенство. Наглый взгляд. Если кому-то вдруг вздумалось слишком быстро к нему приблизиться или вторгнуться в его личное пространство. Его клыки заострялись при малейшем намёке на вызов. Ярость словно сама по себе существовала внутри него, как алчущее живое существо, жаждущее крови и горла, которое можно разорвать. И каждый раз, когда он поддавался ярости, чужие воспоминания всё больше и больше отравляли его собственные.
Однако ему ещё доставало здравого рассудка, чтобы выследить свои главные цели — своих братьев. Он ещё определит меру воздаяния Николаю и Мёрдоку Росам за то, что те сотворили с ним это непотребство. Себастьян, третий брат, был такой же жертвой, как и он сам, но его тоже необходимо убить — просто потому, что он был тем, кем был.
«И моё время выходит», — он знал это, чуял это, словно животное. Он выследил своих братьев на этой таинственной земле болот, туманов и музыки, и уже видел Николая и Себастьяна с их женами. Конрад должен был бы позавидовать тому, как братья смеялись с ними. Тому, как они прикасались к ним с чувством собственников и выражением изумления в их ясных, незамутнённых убийством глазах. Но ненависть способна затмить всё на своем пути, не только неуместную ревность.
