Сергей разделся на холоде. Вскочил, дрожа.
— Рожу умой! Детей перепугаешь, — подтолкнула жена к умывальнику. И заныло на душе у Сереги. Эх, и вправду говорят, не всяк праздник в радость.
Приближение Нового года уже чувствовалось всюду. Вон один на радостях все перепутал. И теперь гундосил сугробу, облитому помоями:
На Новый год!
Порядки новые…
А эти-то двое и того лучше: в одних трусах и тапочках в обнимку через сугробы лезут. А еще пожилые! Да хотя бы тишком, молчком пробирались, по закоулкам. Так нет, неймется. Напоказ всем выставились, по самому центру прут. Галстуки веревками на животах мотаются. Понятно — что-то проспорили. Вон и толпа за ними. Хохот стоял такой, что звезды на небе вздрагивали. А мужики знай себе идут и горланят. Песню. Да такую, что собаки от удивления брехать перестали. Смотрят, глазам не верят. Им, псам, и то холодно. А эти почти телешом. Ну и дела!
Новый год скоро. Уснула дочурка рядом. Во сне мать видела. Но теперь это не сон. Нина дома. И муж не может нарадоваться. Снова вместе. Пусть ненадолго, но все живы и здоровы. Значит, праздник — в радость.
На кухне — повара всех отрядов и базы. В полном сборе. Мужики и бабы. В белых халатах, колпаках. У плиты суетятся. У столов. Лица раскраснелись. Всяк свое блюдо готовил к завтрашнему дню. Один мужик винегрета целый бак сделал. Уже все готово. Так нет, из кочана капусты Деда Мороза смастерил. Вместо ног — два яйца, вместо головы — картошка. Нос — морковка. Долго думал, из чего шапку соорудить. Наскоро обернул консервную банку кетовой шкурой. Тут тебе и блеск, и выдумка, и дешево. Напялил банку на картошку. И вынес бак на холод.
Другой мужик пельмени лепил. Руки в тесте, лоб в поту, рожа в муке — будто кто ненароком мешок вытряхнул на мужика. А тот торопился. Пальцы мелькали — не углядишь.
От них и баба не отставала. Котлеты делала. На холод каждую порцию выносила, чтоб завтра меньше было мороки.
К кухне сейчас не подступиться: вокруг уложено голубцами, пельменями, котлетами, винегретами. Собаки с ума сходили от вкусных запахов. Но стайка ребятишек ловила каждую, накрепко привязывая к будкам… Всем надо уметь дождаться праздника. А вот и повариха топографов. У нее блюдо особое: мороженое баба смастерила. Сгущенку со снегом в баке перемешала. Тут тебе и порошок какао, и изюм. Ох и загорелись глаза у ребятни! То-то завтра праздник.
Рядом со столовой плотники трудились. Натягивали на основы две дополнительные палатки. Чтоб всем за праздничным столом места хватило. И взрослым, и детям. Работали мужчины в свете прожектора. Надо успеть к утру еще и столы, скамейки сколотить. А женщинам — елку нарядить. Одну на всех.
Мужчины, парни территорию базы украшали. Вон какого снеговика слепили! В руки ему вместо метлы бутылку пустую дали. В грудь будильник вдавили. Обули его в валенки. На плечи чью-то куртку набросили. Через весь живот на ленте поздравительная надпись: «С Новым годом, дорогие геолухи!» А рядом снежную бабу поставили. Платком подвязали. На юбку кто-то одеяло отдал. И встала она, подбоченясь. Свекольными глазами на геологов уставилась. Того и гляди, в пляс пустится. На ней надпись: «Прежде чем жениться — подумай!»
А в центре базы в отместку за это предостережение девчата нечто похожее на снежный домик сообразили с надписью «Вытрезвитель». И рисунок примостили на двери: в бутылке — геолог. С отбойным молотком пробивается наружу.
Конечно, это — шутки холостяков. Семейные готовились к празднику основательно. Женщины мужьям костюмы, рубашки наглаживали. Хоть раз в году увидят своих мужчин прежними — как в молодости.
В окно геологичка видна. Расстроенная. Хотела на праздник явиться нарядной. А в рюкзаке — ни одной юбки. Только брюки да свитер. Совсем забыла, что женщиной на свет рождена. Смотрит на себя в зеркало и досадует. Вместо кос — стрижка под мальчишку. Лицо обветренное, оно забыло крем и пудру. Да и до них ли? Зачастую снегом умывалась. Руки в мозолях. Шелушатся. Ногти обкусаны. В жизни маникюра не знали. А ноги-то, ноги! Сбитые сапогами не по размеру, потертые портянками, они не помнят удобной обуви. Да и была ли она? Хотя, конечно, была. Ведь в геологию пришла иной. С косами. В туфельках на каблучках. Да только всего несколько минут такой пробыла. И где то платьице в горошек, в котором она впервые приехала на базу? Оно было пущено за ненадобностью на тряпку. Да и сохранись оно — уже не та комплекция. Плечи — как у мужика. Половины не осталось от той, прежней. Маршруты, рюкзаки на спине — сняли лишнее.
Она достала лупастую ковбойку в бешеную клетку. Ее второпях купила где-то в селе. Рубашка знакомо ложится на плечи. А эти брюки — еще ничего. Можно отгладить, почистить. Да и что тут такого! За столом будут все свои. Такие же, как она.
А через стенку вторая девчонка мается. У нее тоже выбор невелик. Либо кофта с брюками, либо сарафан с той же кофтой.
Конечно, могли девчонки иметь гардеробы на зависть всем модницам. Ведь получают неплохо. Да только тряпки помеху чинят. А лишняя тяжесть в рюкзаке кому нужна? На профиле лишь брюки наденешь. На базе по году не бывают. Да и до тряпок ли? Гардероб любой девчонки на дне рюкзака уместится.
Многое умеют геологички. Работают не хуже мужчин. Никогда не бывают помехой в отряде. А вот теперь слегка подрастерялись.
Зато поблизости двоим весело. Щебечут. Наряды ворохом на койках топорщатся. Эти все время на базе. Данные партий обрабатывают. Им тайга вприглядку да понаслышке знакома. Потому у них все имеется. Даже духи, помада и прочая дребедень, чем иные даже пользоваться не умеют.
Но вот одна остановилась. Притихла. Будто вспомнила о чем. К койке подошла. Внимательно разглядывала кучу тряпок.
— Ты что приуныла? — удивилась подружка.
— За Валей схожу. Пусть она себе выберет.
— Зачем? Да и не подойдет ей твое.
— Размером мы одинаковы. Да и при чем все это? Праздник — раз в году. А жизнь каждый день. Мы учились с нею вместе.
— Ну и что? Давно это прошло.
— Она по вечерам работала.
— А тебе какое дело?
— Она тогда мне помогала. Три года.
— А-а-а. Тогда тащи ее сюда. Пусть сама выберет, что понравится. И у меня.
— Она только что с профиля. Покормить надо.
— Найдем. Веди.
Валька ела торопливо. Ничего. Свои. Поймут. Наспех рассказывала:
— Хорошо поработали. И заработок ничего. Если б не этот Акимыч…
— Говорят, трем отрядам он подгадил?
— Да. Гад, а не старик. Ходит и ухмыляется. Будто в его карман нашу прогрессивку положили, — покраснела Валька.
— А ты б его припугнула.
— Чем? Его, старого черта, даже рыси боятся. Хитрый, змей. И подлый, — наклонилась над тарелкой Валя.
— Ребята рассказывали, как они однажды подшутили над Акимычем. Заперли его в собственном зимовье, чтоб он не мог выйти в тайгу даже по нужде. Они в тот день как раз рядом с его зимовьем работали, ну и не хотели, чтоб лесник им кровь портил. Ему ж никто не угодит, как ни старайся. Думали до ночи его взаперти подержать. А он…
