напрашивался сам собой, и австралийские аборигены не преминули его сделать. Летучая мышь, раз она является животным мужчин, зовется братом, а сова, поскольку она является женской птицей, зовется сестрой. В соответствии с этим мужчина в обращении именует женщину совой, а она его — летучей мышью. Точно так же обстоят дела с половыми тотемами других племен. К примеру, у курнаи все казуары назывались «братьями» мужчин и все мужчины — казуарами, все славки именовались «сестрами» женщин и все женщины — славками.
Когда первобытный человек называет себя именем животного, именует его своим «братом» и воздерживается от его умерщвления, такое животное называется тотемным. Следовательно, летучая мышь, сова, казуар и славка у интересующих пас племен Юго-Восточной Австралии могут рассматриваться как половые тотемы в строгом смысле слова. Впрочем, увязывание тотема с полом является явлением сравнительно редким, до сих пор его удалось обнаружить только в Австралии. Чаще тотем связывается не с полом, а с кланом и передается по наследству по мужской или по женской линии. Отношение индивида к клановому тотему ничем не отличается от его отношения к половому тотему: он не убивает тотемное животное, именует его «братом» и называет себя его именем. Но раз речь в обоих случаях идет об отношении одного типа, то и объяснение, верное для одного случая, должно быть приложимо к другому. Причина, по которой клан почитает те или иные виды животных и растений — ведь тотемом клана может быть и растение — и называет себя их именем, лежит, видимо, в вере в то, что жизнь каждого члена клана связана с жизнью какого-либо представителя животного или растительного вида и что следствием умерщвления этого животного и уничтожения этого растения явится смерть соответствующего человека.147 Это истолкование очень хорошо увязывается с определением, которое дает западноавстралийскому тотему (kobong) сэр Джордж Грэй".148"Между семьей и кобонгом существует некая таинственная связь; член этой семьи никогда не убьет животное, принадлежащее к тому же виду, что и кобонг, если застанет его в состоянии сна. Да и вообще он убивает таких животных неохотно и, прежде чем это сделать, неизменно дает животному возможность скрыться. Это является следствием семейного поверья, согласно которому одна из особей данного вида является его ближайшим другом и убить это животное великое преступление, которого следует всячески избегать. Равным образом туземец, кобонгом которого является растение, при определенных обстоятельствах и в определенное время года не имеет права его срывать. Заметим, что, хотя такой человек избегает причинять вред всем особям данного вида растений и животных, они не обладают в его глазах одинаковой ценностью. Напротив, из всего вида подлинную ценность для него представляет одно-единственное растение, но поскольку он не знает, о каком именно животном или растении идет речь, то оказывается вынужденным воздерживаться от причинения вреда всем остальным особям из боязни повредить одно из них. Данное объяснение кланового тотема вполне согласуется с последствиями, которые должно якобы возыметь умерщвление представителя тотемного вида. «Однажды кто-то из аборигенов убил ворону. Три или четыре дня спустя умер человек по имени Лерри из клана боортва (то есть вороны). Хворал он уже несколько дней, но умерщвление уингонга (тотема) ускорило его кончину». В данном случае убийство вороны стало причиной смерти человека из клана вороны точно так же, как (когда речь шла о половом тотеме) убийство летучей мыши вызвало смерть мужчины — летучей мыши, а убийство совы — смерть женщины-совы. Равным образом убийство нагуала вызывает смерть индейца Центральной Америки, умерщвление лесной души — смерть калабарского негра, убийство таманиу — смерть жителя острова Банкса, а гибель животного, в котором заключена душа сказочного волшебника или великана, — смерть этого последнего.
Таким образом, ключ к предполагаемому отношению между человеком и его тотемом дает, видимо, рассказ о великане, в груди у которого не было сердца. Согласно этой теории, тотем является не более как вместилищем, в котором человек хранит свою жизнь, подобно тому как Пунчкин хранил свою жизнь в попугае, а Бидасари держала свою душу в золотой рыбе. Возражение, что, когда у первобытного человека имеются два тотема — половой и клановый, жизнь его также должна быть связана с двумя различными видами животных, так что умерщвление представителя любого из них может повлечь за собой его смерть, звучит неубедительно. Первобытный человек .рассуждает следующим образом: раз в теле человека имеется несколько жизненных центров, почему меньшее число таких центров должно быть вне тела? И если уж жизнь можно поместить на хранение, то почему бы одну часть души не перенести в одно животное, другую — в другое? На представление о делимости жизненной субстанции, другими словами, о множественности душ наталкивали людей многие привычные факторы; его разделяли и такие философы, как Платон, и первобытные люди. И только тогда, когда, перестав быть квазинаучной гипотезой, понятие души становится богословским догматом, люди начинают настаивать на ее существенной неделимости и единстве. Что же касается первобытного человека, то он, не будучи связан никакими догматами, волен объяснять факты при помощи допущения такого числа душ, какое ему представляется необходимым. Карибы, к примеру, полагали, что одна душа находится в голове, а другая — в сердце, а остальные души — во всех местах, где они чувствовали биение пульса. Часть индейцев-гидатса объясняет феномен постепенного умирания, когда сначала у человека отмирают конечности, тем что есть четыре души, которые-де покидают тело не одновременно, а одна за другой. Окончательная смерть наступает лишь после того, как тело оставляют все четыре души. Часть даяков с острова Борнео и с Малайского полуострова верит, что у человека есть семь душ. Альфуры из Посо на острове Целебес придерживаются мнения, что у человека имеется три души. Туземные обитатели Лаоса полагают, что тело является вместилищем тридцати духов, которые находятся в руках, ногах, во рту, в глазах и т.д. Итак, с точки зрения первобытного человека, в том, что одна из душ человека имеет своим местопребыванием половой тотем, а другая клановый, нет ничего удивительного. Впрочем, как было отмечено выше, половые тотемы встречаются исключительно в Австралии, так что первобытный тотемист, как правило, не нуждается в том, чтобы одновременно держать за пределами тела больше одной души.
Если предложенное нами объяснение тотема как сосуда, в котором человек держит свою душу или одну из своих душ, соответствует действительности, мы можем надеяться обнаружить обладающую институтом тотема народность, каждый представитель которой постоянно хранит, как минимум, одну из своих душ, чье разрушение, по существующему поверью, повлечет за собой смерть ее владельца, за пределами тела.
