без твоей любви.
— И мне. Разве не понятно? Ты же всегда был у меня единственным. Бабушка мне говорила, такого мужчину и однажды познав, можно считать себя счастливой. А я столько времени тебя познаю. И буду? Долго?
— Сколько захочешь. Пока не надоест.
— Я вышью тебе птицу, сошью ещё одну тунику, как ты и хотел. Да ведь ты уже однажды отбросил мой подарок тебе — вышитый домашний халат. Ты сказал, что не хочешь быть похожим на расписного тролля. Забыл? Ты куда его дел?
— Он был другой, не такой как у Тон-Ата. Кажется, я отдал его Антону для его домашней семейной идиллии. Да и зачем мне это смешное тряпьё? — спросил он, — ты уже поймала своего дракона за хвост. Правда он не умеет летать.
— Как же не умеет? Если прилетел со звёзд?
Она быстро растворилась в сумраке аллей, он испытывал щемящую нежность, словно всё ещё держал её в руках.
Стычка с Латой. Её невменяемость как факт
И тут сбоку возникло тёмное тело с проблесками искр по нему. Та самая Лата-Хонг сгустилась неожиданно.
— Господин Руд Ольф, — сказала она с придыханием, желая, чтобы звучание голоса было мягче, обворожительнее. — Вы многого не знаете. Вам неведомо прошлое этой женщины. Есть вещи не всегда объяснимые рациональной наукой. Но эта женщина происходит из рода колдунов. Очень опасных людей. Вы, очевидно, околдованы ею. Все понимают вокруг странность происходящего, но не вы. Вы даже не понимаете, насколько она смешна.
Рудольфа обдало полузабытым запахом сильнейшей дурманящей «Мать Воды»! — Чем же?! — рявкнул Рудольф, и Лата отшатнулась вся целиком, но удивительным образом устояла. В сумраке её наряд сверкал и переливался от нашитых на нём стекляшек, так было их много. На них падал свет фонарей, зажёгшихся в парке, освещающих проложенные по лесу центральные дорожки. Её делом было нахлебаться и приставать к прохожим. Его правом её оттолкнуть. Словесно, конечно. Без рук, понятно.
— Её бабка была колдунья, — продолжала настырная женщина, плавно поводя руками вокруг себя, словно бы она пыталась уловить ту самую бабушку-звездочёта. — Муж имел странную репутацию мага и колдуна. Она совсем не та, кем вам кажется.
— А кем она мне кажется?
Лата нагнулась, проверяя наличие баула у собственных ног. Она поставила его рядом, чтобы он не мешал её пантомиме. — Она отуманила вашу голову, что очевидно любому со стороны. Вы считаете её красавицей, что и читается в ваших доверчивых глазах. Но всё не так. Она же несообразная ни с чем. В чём красота? Она и глупа, хотя и важничает непомерно. Над ней все смеются. Хотя талант швеи у неё не отнять. Но вам-то он зачем?
— Кто же смеётся? Не слышу смеха. Только ваше змеиное шипение. Вы завистливы? Вас никто не любит после смерти мужа? Поищите кого-нибудь. Вы же молоды, и если у вас будет собственная личная жизнь, вас оставит ваша паранойя.
— Почему же меня не любят? Вот сегодня как раз и… Ах! — она закрыла ладонями свои чувственно-выпуклые губы. В темноте Лата плохо просматривалась детально. — Конечно, о молодых красавцах и даже о своих ровесниках мне уже и не мечтать, а всё же вы не правы, что я… что меня никто не замечает. Очень даже замечают, очень даже влиятельные господа. Даже сам первый немолодой муж вашей красавицы…
— Рад за вас, — Рудольф не знал, как от неё отвязаться. Не бежать же от опьянённой идиотки. — Когда же вы и видели господина Тон-Ата?
— Так сегодня и видела, говорю же вам. Не верьте тем, кто уверяет вас в его полном половом бессилии. Вот мерзавка Элиан так и говорила одному моему старому приятелю, что первый муж её госпожи был стерилен как скульптура, хотя скульптура и живая. Он не таков…
— Сегодня? Да вы с ума спятили! Он давно мёртв.
— Он? — она засмеялась, закачалась. — Да ничуть! — крикнула она во всё горло как боевой командир, — Если он мёртвый, то и я тоже давно умерла.
— Вполне можете, если заблудитесь в лесу и упадёте в озеро, а не отправитесь немедленно спать к себе домой!
— Иметь такого мужа и уйти от него? У него же нет возраста. Это было бы и выше моего понимания, если бы я не знала вас. Ради вас она и стала отщепенкой при живом муже. Она вас опоила.
— А вас кто опоил? — он вспомнил тот дурманящий и странный напиток, что слизывал с груди Нэи. Вкус забыть не удалось до сих пор. Он где-то так и остался в глубине его подсознания. Другой вкус — не «Мать Вода».
— Существует много тайн, не все они и открыты, не все и подлежат раскрытию. Ведь так? Но я помню, как до её появления вы были влюблены в мою дочь.
— Ваша дочь? Когда я был влюблён в какую-то дочь, если я её не знаю. В вашем бреду, должно быть.
— Были, — Лата довольно ловко семенила следом. — Ходили в лабораторию к своему коллеге и сидели там, любовались ею. Все видели. Но сама Иви, она невинна и, конечно, ничего ещё не понимала.
— Я не знаю никакую Иву. Невинна она или распутна, мне-то что до неё? — он нервно засмеялся, не зная, как вести себя с неадекватной женщиной. — Не помню даже. Вы-то сами в порядке? Шли бы себе, пока надзиратели за порядком не ухватили вас за блестящий подол. — И он ушёл, дёргаясь от отвращения, оставив патологически-ненормальную женщину там же, где и встретил. «Ещё раз сунься, ведьма в блёстках, вышибу отсюда! Опоила — и прекрасно. Всех бы так опоили. Как счастлив был бы мир вокруг. Это тебе не твоя «Мать Вода»!
Лата нагнала Нэю уже при входе в кристалл, обдала избыточно-пряным духом плотного тела и ещё чем-то знакомо-душистым, но забытым. Чем? Нэя никак не могла вспомнить, где встречала подобный аромат. Что и когда так благоухало? Вместо ответа выплыло из памяти какое-то мерцающее облако с пунцовым отблеском. Заколыхались цветущие макушки лаковых деревьев. Но сейчас была ночь, да и цветения не было. Да нет же, это блестела и переливалась Лата. Она шевелилась, как усыпанное каплями дождя дерево с шершавой корой, если на него падает отсвет фонарей. Лата, конечно, не была шершавой, но так казалось от обилия стеклянных крупинок на платье. Платье было приобретено Латой в одном из столичных салонов. Иногда Лата из вредности покупала платья у конкуренток Нэи. Подражая Нэе, она после двух, а то и одного выхода в платье на публику, отвозила в столицу целые их возы в лавки
