Книга Хирургия мести - Марина Крамер

…— а вы всегда занимались тем, что хотели? — психолог сегодня не сидел в кресле напротив меня, а расхаживал по кабинету, стараясь не смотреть мне в глаза.

Я, конечно, извинилась за вчерашнее и увидела, что он благодарен мне за это, хотя и старается не подать вида.

Сегодня Иван Владимирович решил построить разговор иначе и зашел с другой стороны, обратился к моей профессиональной деятельности.

Я старалась быть все время начеку и не сболтнуть лишнего, старалась аккуратно строить фразы и говорить ровным голосом.

— Конечно. Мне нравилось писать, я и в школе этим занималась.

— И никаких других вариантов не рассматривали?

— Нет. Я хотела быть журналистом, а не актрисой или певицей. Кстати, даже хорошо, что не певицей, правда? — пошутила я, стараясь, чтобы это выглядело непринужденно. — С таким голосом, как сейчас, я бы быстро работы лишилась. И психологические проблемы, наверное, посерьезнее были бы, да?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, когда у тебя теряется возможность делать то, о чем ты всегда мечтала, наверное, тяжело это принять? А артисты — люди экзальтированные, склонные к преувеличению, так ведь?

— Творческие люди, как правило, все в той или иной степени подвержены этому. Разве у вас не бывает кризисов? Моментов, когда не пишется? Или когда вы себя заставляете, потому что надо?

Я чуть было не ляпнула, что последние несколько лет могу позволить себе писать только то, что хочу, и устанавливать сроки, которые удобны мне, но вовремя прикусила язык.

Я не стремилась афишировать в клинике истинное положение вещей, не хотела, чтобы кто-то знал, что имя мое довольно известно — к счастью, фамилия распространенная, а для кое-каких расследований я и вовсе использовала несколько псевдонимов.

— Конечно, — медленно кивнула я. — Но в такие моменты мне хорошо помогает зарядка и горячий крепкий кофе.

Это было чистое вранье, и, будь психолог чуть внимательнее, он бы сразу это понял.

В моменты, когда у меня «не шел» текст, я становилась настоящей фурией, могла методично переколотить чашки, переломать все стоящие в стакане на письменном столе карандаши, изорвать в клочки все бумаги, подвернувшиеся под руку.

Алексей, заставший меня однажды в такой период, никак не мог поверить, что подобное вообще возможно.

Мне потом было очень стыдно, но только такие вспышки давали мне возможность расслабиться и настроиться на нужный лад.

— Нужно поискать знакомых на складе посуды и канцтоваров, — смеялся потом Алексей. — Если ты будешь уничтожать все в таких масштабах, нужно где-то это снова пополнять.

Но этого я психологу, понятное дело, рассказывать не стала.

— Скажите, Станислава, вам никогда не хотелось замуж? — вдруг спросил психолог, рассчитывая, видимо, застать меня врасплох внезапной сменой темы.

Я чуть не рассмеялась — как ребенок, ей-богу, ну что за вопросы…

Неужели он считает, что меня можно сбить вот таким поворотом?

Я привыкла разговаривать с такими людьми, что рядом с ними несчастный Иван Владимирович просто беззубый котенок.

Когда берешь интервью у человека, за плечами которого порядка пяти организованных убийств и еще много всего интересного, то быстро учишься реагировать на слова и быть начеку.

— Замуж мне никогда не хотелось, иначе я непременно бы там побывала.

— А почему?

— Ролевая модель такая была, — с улыбкой отозвалась я. — Воспитывалась в однополой семье — мама и бабушка.

— А отец?

— Отец умер, когда мне было три года, я его совсем почти не помню. Мама замуж больше не вышла, не хотела, чтобы чужой человек меня воспитывал. Так что я с детства привыкла не рассчитывать на мужчину.