20. Аслан
– Ну что, займешь мое место? – Дэвид Кахнер плюхнулся рядом, ухмыляясь от уха до уха.
– Ты же не всерьез, правда?
Керам Джон Аслан выключил планшет и подвинулся.
– Почему это? Мне уже трижды делали предложения о работе, а дело еще даже не начало рассматриваться в суде.
Кахнер выглядел безукоризненно: прическа волосок к волоску с иссиня-черным блеском, оливковая кожа без единого изъяна, золотой гвоздик в ухе. На нем были смарт-очки последней модели, костюм, стоивший больше, чем мог даже вообразить Аслан, и рубашка с щеголевато расстегнутым воротничком, как будто его вот-вот вызовут на подиум.
– Ты даже не появляешься перед камерами, – заметил Аслан.
– А какая разница? Да и вообще, только перед главными камерами, но босс говорит, что позже, вероятно, у меня возьмут интервью. А еще ток-шоу и скрытая реклама. Людям это интересно, Кей-Джи. В Международном суде не было дела такого уровня со времен Нюрнберга. А это в той же степени твое дело, как и мое.
– Погоди-ка, реклама? – Аслан не мог понять, всерьез ли он. – В смысле, что-то вроде «В Международном суде всегда пьют пепси-колу»?
Кахнер выудил из кармана камеру-дрон и, моргнув, направил ее на смарт-очки, просияв безупречной жемчужной улыбкой.
– Ну разве я не телегеничен, Кей-Джи? Разве в скором времени я не стану любимцем мировой прессы?
– Нет, – мрачно заявил Аслан. – Никто тебя не знает, а в прессе полно фоток старого козла Арнака, потому что он главный обвинитель.
– Арнак сказал, что подключит меня, я тоже поучаствую в паре фотосессий.
Кахнер изучил безукоризненные ногти.
– Арнак много чего говорит.
– Ты просто злишься, что не в команде. – Почувствовав, что выразился не слишком дипломатично, Кахнер всплеснул руками. – И, кстати, это неправильно. Ты же сполна отработал на процессе над халифатом.
– И до сих пор отрабатываю.
– Правда?
Аслан мрачно кивнул.
– На прошлой неделе камеры засекли у моей машины какого-то парня, и парковка закрылась на шесть часов. Не помнишь разве?
– Помню ту суматоху. Но не знал, что это из-за тебя. – Кахнер покачал головой. – И все-таки это показывает, какой ты молодец. Тебя должны были взять в команду по Кампече.
– Дэвид, меня поставили в центре дела халифата, посчитав, что хороший мусульманин не попадет под перекрестный огонь, что прекрасно свидетельствует о том, как слабо наши боссы понимают… наверное, все. И это беспокоит.
Кахнер явно хотел заверить, что все дело в его способностях как юриста, а не в способе молитвы, но Аслан отмахнулся:
– Теперь ты будешь в центре внимания, Дэвид. И ты уж выдоишь из этого все возможные выгоды.
Принесли два эспрессо, и пока не ушел официант, они молчали. В таком баре они не стали бы обсуждать что-либо конфиденциальное, но всегда есть риск случайной утечки в прессу, которая разрушит многообещающую карьеру.
– С мелкой рыбешкой прошло хорошо, со всеми этими «я только выполнял приказы». И все благодаря моей безупречной подготовке к делу. Арнак умеет толкать зажигательные речи, но не мог бы сказать и какой сейчас год, если бы не мои ежедневные е-мейлы, – протянул Кахнер.
– Так значит, на очереди Мюррей?
Кахнер ухмыльнулся.
– Старик Псарь собственной персоной, ох и скользкий же говнюк.
– А дальше?
– Совет директоров «Редмарк» устроил спасительный сеанс отставок, – ответил Кахнер, – и, насколько я знаю, несколько шишек из корпораций предстанут на слушаниях в сенате. Но след уже остыл, Кей-Джи. Если и есть доказательства связи химической атаки с кем-нибудь из Совета директоров, то он похоронен глубже, чем мы сумеем откопать. Так что остается Мюррей, ведь именно он принимал решения на месте, использовал активы «Редмарк» для личной войны. Судя по рассказам, это прямо какой-то полковник Курц[3] двадцать первого века, как там называется…
