Книга Собиратели ракушек - Розамунда Пилчер

Ноэль молча прочел письмо. Задумался. Потом поднял голову и посмотрел на Амабель.

— Поразительно, — проговорил он.

— Что там написано?

— Поразительная находка.

— Ноэль, ну прошу тебя, прочитай мне, пожалуйста.

Он прочитал ей. Она выслушала, но ничего не поняла.

— А что тут такого поразительного?

— Это письмо, адресованное моему деду.

— Ну и что?

— Ты слышала когда-нибудь про Лоренса Стерна?

— Не-а.

— Он был художник. Очень известный викторианский живописец.

— Да? Я не знала. То-то у него было такое отличное пальто.

Ноэль пропустил ее нелепое замечание мимо ушей.

— Письмо от Эрнеста Уолластона.

— Он тоже художник?

— Да нет же, дремучая ты невежда, он не художник. Он был промышленник, миллионер. Потом его возвели в пэры, и он стал называться лордом Дафтоном.

— А при чем тут картина… как ее?

— «Террасные сады». Она была заказная. Уолластон заказал ее Лоренсу Стерну для своего дома.

— Я ее не знаю.

— А надо бы знать. Картина знаменитая. Последние десять лет она висит в Нью-Йорке в Метрополитен-музее.

— А что на ней нарисовано?

Ноэль задумался и свел брови, силясь припомнить, как выглядит картина, которую он видел только в репродукциях на страницах художественных журналов.

— Терраса. Видимо, в Италии, недаром же Стерн ездил в Рапалло. Группа женщин у балюстрады; все вокруг в цветущих розовых кустах. Кипарисы и голубое море, и мальчик, играющий на арфе. По-своему очень красиво. — Ноэль еще раз заглянул в письмо, и вдруг все встало на свои места: он ясно представил себе, как было дело. Эрнест Уолластон разбогател, занял высокое положение в обществе, наверное, уже построил себе роскошный дом в Линкольншире, который ему надо было соответственно обставить. Закупил мебель. Во Франции ему на заказ ткали ковры, а так как наследственных фамильных портретов у него не было и полотен Гейнсборо и Зоффани тоже, он заказал по картине самым модным современным живописцам. По тем временам написать живописное полотно было примерно как теперь снять кинофильм. Натура, костюмы, типажи — обо всем надо было позаботиться. Затем, когда это было улажено, художник делал черновой этюд маслом и показывал заказчику. Мастеру предстояло несколько месяцев работы, поэтому он хотел удостовериться, что по завершении ее получится именно то, что желает заказчик, и деньги ему будут уплачены.

— Поняла, — задумчиво сказала Амабель, снова погружаясь в воду, так что волосы всплыли вокруг ее головы, словно у Офелии. — Но я все-таки не пойму, почему ты так разволновался?

— Просто я… я никогда не задумывался об этих этюдах. Я совсем о них забыл.

— А это что-то важное?

— Не знаю. Может быть.

— Тогда выходит, я умница, что обратила внимание на этот хруст?

— Да, выходит, ты умница.

Ноэль сложил листок, сунул в карман, допил виски и встал с унитаза.

— Половина восьмого, — сказал он, взглянув на часы. — Тебе пора привинчивать коньки.

— А ты куда?

— Переодеваться.

Он оставил ее в ванне, прошел в свою комнату и плотно закрыл за собой дверь. А потом тихонько отворил дверь в коридор, вышел и спустился по лестнице в холл, бесшумно шагая по толстым коврам. Внизу он остановился, огляделся. Никого. Только с людской половины доносились голоса и уютное позвякивание посуды вместе с аппетитными ароматами стряпни. Впрочем, ему сейчас было не до этого, мысли его заняты одним: где найти телефон? Он нашелся быстро: на этом же этаже, в застекленном уголке под лестницей. Ноэль забрался туда, закрыл дверь и быстро набрал лондонский номер. Ответили сразу:

— Эдвин Манди слушает.

— Эдвин, это Ноэль Килинг.

— Ноэль! Давно тебя не видно, не слышно. — Голос вальяжный, с хрипотцой и с легким оттенком кокни, от которого Эдвину так и не удалось до конца избавиться. — Как делишки?

— В порядке. Понимаешь, у меня сейчас мало времени. Я тут за городом, в одном доме. Мне просто нужно у тебя кое-что спросить.

— Сделай милость, старина.

— Это по поводу Лоренса Стерна. Знаешь его?

— Да.

— Ты не слыхал, случайно, не появлялись ли на рынке в последнее время его черновые этюды к большим картинам?

Пауза. Потом Эдвин настороженно произнес:

— Вопрос интересный. Почему ты спрашиваешь? У тебя они есть, что ли?

— Нет. Я не знаю даже, существуют ли они вообще. Потому и позвонил тебе.

— Ни в одном салоне, насколько мне известно, их к продаже не предлагали. Но ведь есть еще много мелких перекупщиков по всей стране.

— И сколько… — Ноэль кашлянул и попробовал сформулировать вопрос по-другому: — При теперешнем состоянии рынка, на сколько, по-твоему, такой этюд потянет?

— Смотря к какой он картине. Если к одной из знаменитых, то тысячи на четыре или пять… Но это я просто так говорю, старина, наобум. Точно я смогу сказать, только когда увижу своими глазами.

— Я же сказал, у меня ничего нет.

— А чего же звонишь?

— Просто я вдруг сообразил, что эти этюды могут где-то лежать, а мы про них даже не знаем.

— То есть в доме твоей матери?

— Не знаю. Где-то же они должны быть.

— Если найдешь, — светским тоном сказал Эдвин, — реализовать их, я надеюсь, ты поручишь мне?

Однако Ноэль поостерегся так сразу связывать себя обещанием.

— Сначала до них добраться надо, — ответил он и, прежде чем Эдвин успел еще что-то сказать, поспешил закончить разговор: — Я должен идти, Эдвин. Ужин через пять минут, а я еще даже не переоделся. Спасибо за помощь и прости, что побеспокоил.

— Никакого беспокойства, мой мальчик. Рад, что помог. Интересная возможность. Удачной охоты.

Ноэль в задумчивости повесил трубку. Четыре или пять тысяч. О таких суммах он и помыслить не мог. Он вздохнул полной грудью и вышел в холл. Здесь по-прежнему никого не было, а так как никто его не видел, то и деньги за разговор оставлять не обязательно.