– Человека застрелили! Вот на этом месте.
– И все это видели?
– Да нет, что вы, никто не видел!
– Но вы же сказали на глазах у всех…
– Это я так, к слову. Никто не видел… А вот я его первая нашла!
– Вы?
– Да, я.
– Интересно… – со скучающим и безразличным лицом протянул Николай и переложил свой ящик из правой руки в левую.
– Видите, квартира опечатана? – Софью Сигизмундовну так и распирало.
– Так что, жильца этой квартиры, вашего соседа убили?
Баратынская вдруг вспомнила строгий взгляд человека в штатском, который попросил ее и мужа лишнего не болтать, и обо всех, кто интересуется Кленовым, тотчас же сообщать ему. Но разве связист интересовался? Все рассказывала она сама, первой начала, а он даже не задал ни одного вопроса, лишь из вежливости поддерживал разговор.
– Так что у вас с телефоном?
– Да знаете, нечаянно оборвали провод, а муж кое-как наспех скрутил провода. Телефон теперь" странно работает, то есть гудок, то нету.
– Ладно, разберемся. Бывает.
От взгляда Николая не ускользнуло то, что дверь в квартиру Кленова опечатана, судя по дате, еще вчера.
Он посмотрел на печать.
– Один, стало быть жил?
– Кто?
– Ну, сосед ваш.., или как его, которого грохнули.
Жена или родные-то были?
– А, сосед? Вы знаете, про родных не знаю, врать не стану. А жены у него не было и детей тоже. Тут вчера милиции наехало! Одно хорошо, все лампочки в подъезде поменяли, сейчас светло, как днем. А то выйдешь в подъезд вечером, хоть волком вой, тьма египетская прямо!
– Какая, какая? – улыбнулся Меньшов.
– Египетская. Так говорят.
Софья Сигизмундовна поняла, что у этого связиста пробелы в образовании, да ему, в общем-то, знать библейские тонкости ни к чему. Она открыла свою квартиру, мужа дома не было.
– Вот, смотрите, здесь, – когда вспыхнул свет в коридоре, хозяйка указала на вырванную с мясом колодку и на кое-как скрученные провода, замотанные сверху белым медицинским лейкопластырем.
– Да… Кто же это у вас так?
– Честно сказать, муж. Он у меня со странностями.
– Ну, да Бог с ним, сделаем в лучшем виде.
– Чайку попьете? С печеньем?
– Спасибо, не откажусь.
Николай знал: ни чай, ни печенье, ни конфеты ему не нужны. Опять разболится язва, снова придется сидеть в машине, поджав ноги. Но чтобы поддержать разговор и расспросить эту словоохотливую женщину, стоило согласиться. И он кивнул, раскрывая свой ящик.
– А стульчик у вас найдется?
– Как же, сейчас принесу.
Софья Сигизмундовна вернулась с маленьким складным брезентовым стульчиком, таким, которым пользуются художники или рыболовы, любящие с комфортом устроиться на природе. Николай развернул провода и принялся не спеша зачищать концы.
– Сосед-то хоть хороший был? – промычал он не оборачиваясь.
– Какой сосед? – вдруг спросила Софья Сигизмундовна, как будто не она минуту назад рассказывала об убийстве.
– Тот, которого грохнули…
– Убили, – поправила любящая во всем порядок женщина. – Сосед как сосед был, мы и не дружили, так, здрасьте – до свидания…
Софья Сигизмундовна чувствовала себя неуютно.
Ведь в их квартире уже давно не бывало посторонних людей. Она заспешила на кухню, поставила на плиту чайник, насыпала печенье в белую стеклянную вазочку. И тут ей на глаза попался прямоугольник белоснежного картона, прикрепленный магнитом к дверце холодильника. На карточке было три строчки, три телефонных номера, оставленных высоким мужчиной в штатском. И тут же в памяти Софьи Сигизмундовны вновь всплыли его слова; он просил сообщать о всех, кто интересуется Кленовым.
– Все, готово, хозяйка, принимайте работу, – послышался из коридора голос мастера.
Не успела Баратынская выйти в коридор, как Меньшов сам появился на кухне, отряхивая руки и морщась, словно его резали ножом.
– Помыть можно?
– Конечно, мойте. Вот мыло, вот свежее полотенце.
А вот и чай уже закипает.
– Нет, извините, – Николай даже зажмурился от боли, – у меня еще работы много.
Софья Сигизмундовна открыла сумочку и достала портмоне. Она долго колебалась, какую купюру дать.
Ее сомнения разрешил сам связист:
– Не надо денег, бросьте… Работа плевая и заняла пять минут.
– Как, вы же время потеряли, неудобно…
– Да бросьте, это мне с вас деньги брать неудобно, у меня ведь у самого родители пожилые.
Меньшов сжался от боли и чуть не застонал.
– Вам плохо?
– Да, немного. Воды дайте, если можно.
Софья Сигизмундовна бросилась наливать воду. Николай, с ужасом чувствуя, что перед глазами у него темнеет, нашарил в кармане лекарство, схватил, крепко сжав, бутылочку и забросил в рот три последние таблетки, а затем с отвращением бросил ненужную теперь упаковку в переполненное мусорное ведро. Эффект получился скорее психологический – боль отступила мгновенно.
Николай складывал инструменты, а Софья Сигизмундовна топталась рядом с ним.
– Хоть чайку попейте.
– Нет, спасибо. Так что, ваш сосед так бобылем и жил, родных никого не осталось? – словно бы забыв обо всем услышанном, поинтересовался Николай.
– Да, никого.
– Вот незадача… А как же, если мне придется линию проверить?
Софья Сигизмундовна вздохнула, и Николай понял, что кое о чем она умолчала. Он отряхнул колени, на которые пришлось стать, свинчивая колодку, и поинтересовался:
– Стремяночки у вас не найдется, а то потолки высокие, до коробки достать не очень удобно.
– Могу табуретку предложить, стремянки у нас отродясь не было.
Николай взял табуретку и повозился с разводной коробкой, укрепленной между двумя квартирами на площадке.
– Все в порядке.
– А вы пломбу не поставите? – поинтересовалась хозяйка.
– Какую пломбу? – изумился Николай.
Софья Сигизмундовна принялась ему втолковывать;
– Сейчас, говорят, к линиям подключаются, а потом звонят в Америку, в Израиль и еще черт знает куда. А потом счет приходит, а не оплатишь его, тебе телефон отключат.
– Что, вам уже приходили такие счета?
