16. Мои рассветы
Я проснулся от головной боли. Как будто рота солдат маршировала на моей лысине. Попытался открыть один глаз – не открывается. К счастью, у меня их пара, и второй открылся. Тут-то я и понял, насколько в этот раз точна метафора.
На голове маршировала, конечно, не рота солдат, но один Артем. Что достаточно, я вам скажу. Малыш маршировал буквально. Держась за спинку кровати и показывая чудеса эквилибристики. При этом большим пальцем ноги Артем надавливал мне на глазное яблоко. В сугубо познавательных целях, видимо. Поэтому глаз не открывался.
На детском языке тела это, видимо, означало «хватит спать». Скорей бы он, что ли, уже на взрослом начал разговаривать. А то этак никакой моей анатомии не хватит…
17. Чудо-засыпатель
Всю жизнь я плохо засыпаю. Сколько себя помню.
Овцы, которых я считаю, уже давно храпят, а я по-прежнему бодрствую.
Если сон вдруг приходит, любой внешний раздражитель – чихнувший таракан или землетрясение в Танзании – может легко меня разбудить.
Я страшно завидую своему отцу. Он способен заснуть даже на «Титанике», причем уже после столкновения с айсбергом. В советском мультфильме «Верное средство» был такой персонаж – барсук. Барсук говорил: «Смотрите, как я могу», облокачивался на дерево и мгновенно начинал храпеть. Этот персонаж срисовали с моего отца.
Более того, с годами брака папа усовершенствовал этот природный навык: он научился засыпать во время ссор со своей женой, моей мамой. Мама ругается на него, ругается, пилит его, рубит, складирует в штабеля – и в этот момент из кресла оппонента доносится мирный храп. Виртуоз.
Как-то раз воспитывал я Артема. Отчитывал, ругал, смешивал с грязью. Провинился он в чем-то. Вижу – опускает мой сынишка голову все ниже и ниже, вот уже от стыда не может на меня и глаз поднять. А я все не унимаюсь. Слышу – всхлипывает. Все, думаю, переборщил. Макаренко недоделанный, да гори все это «правильное» воспитание огнем. Подскакиваю к малышу, чтобы успокоить, обнять.
А он спит, гаденыш! И не всхлипывания это вовсе были, а похрапывания.
Мой отец все-таки остроумный человек. Раннюю лысину он передал мне, а чудо-засыпатель – внуку.
18. По душам
Лежим с Артемом перед сном в большой кровати, беседуем. Точнее, я беседую, а он дует молочко из бутылки с соской. Я обычно ему рассказываю про то, как засыпают птички, рыбки и сосед Леха. А тут подумал, зачем ребенку эта туфта, надо с ним уже как со взрослым, как с равным.
И начал жаловаться сыну на свои проблемы, неурядицы всякие. Разошелся чего-то, погружаюсь в детали, ручками размахиваю, слюной брызжу. Наконец, опомнился. Поворачиваю голову к Артему.
Он замер, не шелохнется, только горят в темноте два больших глаза. Посмотрел сынок на меня внимательно и вдруг протягивает мне свою бутылочку с молоком. А в ней добрая половина осталась. Артем очень любит молоко перед сном, все до капли выпивает и еще просит. Так сын решил поддержать отца. Чем могу, папаня, как говорится, чем могу…
В годы тревожной юности мы вот так же передавали друг другу бутылку портвейна и хлестали из горла, делясь мировыми проблемами.
19. Сны как диагноз
В последнее время я стал видеть артхаусные сны. Максимум деталей, реализма, логики и – шизофрении.
Например, снится мне, что я стою посреди отчаянно кислотно-василькового поля в лаптях. Лапти мне малы. Поэтому пальцы спереди торчат наружу, как у волка в одной из серий «Ну, погоди!». Надо мной в небе летит вертолет, который на стропах под собой перевозит фиолетовую корову.
ОК. Поле – это тоска по лету и теплу. Ну, допустим. Вертолет с коровой – цитата из «Мимино». Ладно, правда, давно не пересматривал. Фиолетовое животное – добрая корова из рекламы шоколада. Вероятно. Но лапти? При чем тут они? Где лапти и где я?
А дальше в моем сне вертолет зависает надо мной и сбрасывает корову ровно мне на голову. От того, что она фиолетовая, больно ничуть не меньше. Боль – реальная, резкая, по всему телу. От нее, собственно, я и просыпаюсь.
На мне лежит Артем. Пучит глаза в недоумении. Я оглядываюсь вокруг. И сразу понимаю, что произошло. Мы, как обычно, расположились с сыном вечером в нашей большой родительской кровати. Я убаюкивал малыша своим присутствием. Он традиционно возился вокруг, устраиваясь поудобнее. Это «поудобнее» может занимать и час. Неудивительно, что я заснул раньше, не дождавшись. Артем же решил, что в этот вечер «поудобнее» – это три подушки одна на другой, и он сверху. Как сынок сумел забраться на эту более чем шаткую конструкцию – неизвестно. Но, понятное дело, удержаться наверху он не смог и свалился с высоты трехэтажного подушечного дома прямо на меня.
