Позже Чавес выскажется о ее хладнокровии так: «Как будто приехала блинчиков с острым перцем поесть и запить парой “Маргарит”».
На парковку въезжают еще машины.
Женщина в «Лексусе» смотрит на них безо всякого интереса. Бросает взгляд в зеркальце на внутренней стороне противосолнечного козырька. Подправляет макияж.
Камера Чавеса щелкает. Фиксирует улыбку на ее губах.
Телефон исчезает из ее рук. Его место занимает журнал.
Приближения фотообъектива недостаточно, чтобы прочесть название. Слишком мелкий шрифт на обложке. Позже периодическое издание будет определено как «Современная патология».
Появляются еще два автомобиля. Женщина бросает быстрый взгляд на каждый по очереди. Снова зевает. Достает крошечную соринку из уголка левого глаза.
Шесть четырнадцать пополудни – ровно минутой раньше назначенного – появляется черный «Камаро» десятилетней давности. Притормаживает, потом не спеша едет дальше, делает по парковке полный круг, проезжает мимо «Лексуса». Двумя кругами позже возвращается к «Лексусу» и втискивается на свободный пятачок рядом с роскошным седаном.
Окно сиденья пассажира в «Камаро» открыто, из него прекрасно видно место водителя «Лексуса». Но женщина с квадратным лицом не спешит опускать стекло – она хочет сама разглядеть новоприбывшего, прежде чем позволить рассматривать себя.
Тем не менее одна из четырех камер, спрятанных в «Камаро», включается. Захватывает крупный план среднетонированного стекла.
Водитель «Камаро» наклоняется к окну. Молодой, стройный, симпатичный испанец со скуластым лицом и любопытными карими глазами, он одет в клетчатую рубашку «пендлтон» с длинными рукавами, застегнутую под самое горло, мешковатые штаны защитного цвета и белые кроссовки «Найк». Синяя бандана покрывает свежевыбритый череп. Всего три часа назад детектив Рауль Биро был обладателем роскошной черной шевелюры, которую издали легко можно было принять за парик. Напарница, Петра Коннор, сначала обрила его машинкой, а потом добавила немного колера давно не видавшему солнечного света скальпу, чтобы не слишком отличался от остального, довольно-таки загорелого эпидермиса Биро. И вот он сидит и щурится на «Лексус».
Профессионально наложенные вре́менные татуировки покрывают кисти рук Биро, охватывают шею. Превосходные черно-синие тюремные чернила – тоже дело рук Петры, которая до того, как прийти работать в полицию, училась на художницу.
Левая сторона шеи: тонко прорисованная цветущая роза на фоне оранжевого распятия.
Под левым глазом слеза.
Грубо нарисованная черная рука.
Такое количество чернил на столь небольшом участке открытой кожи намекает на то, что тело под одеждой расписано целиком. Никто ведь не ждет от Биро, что он будет раздеваться и тем самым разоблачит свой обман.
Биро пристально изучает окно водительского сиденья «Лексуса». Словно повинуясь энергетике его взгляда, стекло скользит вниз, открывая квадратное лицо женщины за рулем.
Она смотрит на Биро без всякого выражения. Он отвечает ей тем же.
Наконец она произносит:
– Хуан?
– Джордж, – отвечает Биро. – Я не в игрушки играть приехал, леди.
Квадратное лицо сначала напрягается, потом вдруг светлеет. Ресницы кокетливо вздрагивают.
– Приятно познакомиться, Джордж. Я Мэри.
Голос совсем не тот, что я слышал у себя в кабинете. Конни Сайкс изображала флирт с самозабвением актрисы любительского театра, особенно налегая на протяжный южный акцент, – я наверняка посмеялся бы, если б в тот миг был в состоянии реагировать на смешное.
Ни Майло, ни Милли Ривера никогда не слышали ее настоящего голоса. Им было не смешно.
У меня скрутило желудок.
«Она получает удовольствие».
Биро:
– Вас кто-нибудь видел? – Он тоже изменил голос. Низкий, говорит монотонно, как почти все в Лос-Анджелесе, глотает окончания.
Культурный человек с безупречной дикцией ломает комедию ради аудитории из одного человека.
Конни Сайкс:
– Конечно же, нет. (Ка-анечна же, не-ет.)
– Уверены?
– Абсолютно, Джордж.
Биро не отвечает.
– Клянусь, Джордж. Так где мы этим займемся?
Биро отвечает не сразу. Сначала обводит внимательным взглядом площадку.
– Ладно, залезайте.
– В твою машину?
– А что, какие-то проблемы?
– Ну… в общем-то, нет.
– Тогда давайте.
Конни Сайкс строит гримаску, но все же отвечает:
– Ла-адно, Джордж. – И поправляет волосы.
Первый по-настоящему женственный жест, который я у нее вижу. Абсурдный и абсолютно для нее не подходящий. Как балетная пачка для носорога.
Но «Джорджу» плевать на ее сексапил, Конни чувствует это и хмурится еще больше, вылезая из своего «Лексуса».
Обходя черный «Камаро» сзади, она бочком протискивается между машинами, берется за ручку задней двери, дергает – закрыто.
Биро тянет за рычажок – дверца, щелкнув, открывается. Сразу ясно, кто здесь хозяин. Конни садится. Снова поправляет волнистые волосы. Пробует улыбнуться тепло и раскованно, но свеженакрашенные губы складываются вместо этого в кривую усмешку, столь же привлекательную для мужчины, как репеллент для самки комара. Хотя, может, я слишком строго ее сужу. В конце концов Х-хромосома есть и у нее. Но тут Милли Ривера говорит:
– Вот гадина ползучая.
Биро закуривает.
Сайкс притворно закашливается.
– Это вредно для здоровья, Джордж.
Биро выдыхает дым.
– Показывайте деньги, леди.
Сайкс хлопает себя по сумке. Тем же жестом, как тогда, у меня в кабинете, когда она намекала мне, что там у нее пистолет.
– Они здесь, Джордж.
– Сколько?
– Как договорились.
– Покажите.
Конни открывает сумку, вытаскивает пачку банкнот.
– Что надо сделать? – говорит Биро.
– В смысле? – Сайкс забывает про акцент.
– Что делать надо, я спрашиваю?
– Я думала, Рамон все объяснил…
– Ну, да, – отвечает Биро. – Убрать одного парня.
– Значит, ты все знаешь.
– Все, да не все, леди.
– Что еще тебе нужно?
– Убрать можно по-разному, – говорит Биро. – Как вы хотите, чтобы я это сделал?
– «Как», в смысле…
– Застрелить, зарезать, башку ему проломить. – Он смотрит на нее и выпускает в ее сторону большой клуб дыма. – Это все называется «убрать».
