«Со всех сторон нас окружают предметы, которые настолько стесняют и подавляют нас, что находясь в эпицентре этих „данных“ явлений, мы не имеем возможности задуматься о том, кем они, собственно, „даны“. Именно от этого мира „данных“ явлений освобождается умирающий; и цель [жизни] в том, чтобы помочь ему в этом освобождении».
Пожалуй, можно сказать, что Санджай почувствовал себя намного свободнее после перемен в наших отношениях и в темах наших бесед, и мы вздохнули с облегчением.
За несколько дней до операции мы пообедали вместе. Ему нездоровилось. Кожа и глаза приобрели желтушный оттенок, типичный для серьезных болезней печени. Он похудел и неважно выглядел. Впрочем, он все же пришел на обед и был готов к разговору.
Не могу вспомнить подробностей нашей беседы. Скажу только, что разговор шел о сходстве концепций жизни после смерти, которые, по-видимому, содержат все религии — от христианства до индуизма и ислама. У всех этих религий есть ключевые концепции жизни после смерти, и они очень схожи между собой. Мне запомнилось, что мы гадали, как и почему они могли возникнуть, и остановились на идее, что у представителей всех культур имелись схожие мистические переживания, подтолкнувшие их на путь духовных поисков.
В тот же день Санджай поблагодарил меня, что я не побоялся обсудить мое ОСП с ним. Было бы слишком большим преувеличением сказать, что после рассказа о моем ОСП его страх уменьшился. Это было невозможно. Санджаю предстояла угрожающая жизни онкологическая операция, и требовалось некоторое время, чтобы понять, дала она результат или нет. Опасения Санджая были не беспочвенны. Но он был очень признателен мне за рассказанную историю.
«Ты дал мне утешение, — улыбнулся он. — Надеюсь, что однажды я тоже смогу утешить тебя».
Мне хотелось, чтобы мое ОСП повторилось снова. Но как я мог знать, что нечто подобное действительно произойдет?
Глава 17
Наставление ангелов
К этому времени слухи о моем околосмертном переживании поползли по всей больнице. Хотя многие и не понимали, в чем дело, но они знали, что во время хирургической операции я встретился со сверхъестественным и теперь собираюсь покинуть пост главного анестезиолога, чтобы «заняться другими делами». Хотя мало кто догадывался, что представляют собой эти «другие дела», сама мысль о том, что завотделением увольняется из-за каких-то мистических соображений, вызывала странную реакцию.
«Я слышал, ты навсегда повесишь свой халат на крючок?» — спросил один из старших медбратов хирургического отделения.
«Может быть, — ответил я, удивляясь тому, что он открыто заговорил со мной об этом. — Я думаю над этим».
«Ладно, я слышал, что случилось, — сказал он. — Многим врачам не помешало бы пережить что-то подобное, это добавило бы им сочувствия к другим людям».
Он рассказал о некоторых пациентах, с которыми общался после ОСП в нашей больнице. Когда он передавал врачам содержание этих бесед, они игнорировали позитивное влияние пережитого ОСП на больных и предполагали, что им не помешало бы переговорить с психологом или духовником или назначить лекарства, которые помогут забыть пережитое.
«Почему ты не стал священником?» — обратилась ко мне медсестра. Когда я попробовал объяснить, что я — индус, и мои услуги вряд ли будут востребованы, она пожала плечами. «Насколько я могу судить, все мы отправимся в одно и то же место. Религиозная принадлежность не имеет значения», — предположила она.
Как и прочие медсестры-старожилы, так и наш медперсонал в целом были очень благожелательны и никого не осуждали. Когда я рассказал о моем опыте главврачу, он выслушал меня с напряженным вниманием и затем выразил сожаление, узнав, что я собираюсь уволиться, вняв совету ангелов.
«Кем бы ты ни был, нигде не сказано, что нельзя экспериментировать со своей жизнью, — сказал он. — Я просто хочу, чтобы ты знал, что всегда можешь вернуться назад».
Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что те замечания, которые подавались мне в форме «хорошего совета», на самом деле были негативными. Один из коллег сказал мне в открытую, что я должен «взять себя в руки» и «позабыть» свой фантастический опыт. Второй заявил: «Ты спускаешь диплом в канализацию!» Третий же сердито утверждал, что я разрушаю семью.
Конечно, последнее замечание разбередило один из моих сильнейших страхов: больше всего меня волновала реакция семьи. Я мог пережить все, только не распад своего гнезда. Буду честным, на семейном фронте имелась-таки некоторая напряженность.
Моя жена первой заметила, что с ее мужем что-то происходит. Мысль о переезде в особняк поменьше была ей и приятна, и ненавистна одновременно. Большинство ее смутных чувств были связаны с потерей социального статуса, и, надо сказать, что я тоже был огорчен. Оценивая масштабы предстоящих изменений, мы беспокоились, что выпадаем из медицинской элиты, из числа лучших врачей нашего круга, которые регулярно мелькают в светских хрониках газет. Раньше мы смеялись, как будем вписываться в эту состоятельную и образованную элиту, но теперь, добровольно покидая ее, мы оба понимали, что будем скучать.
«Это все равно что добровольное понижение в должности», — сказала Арпана, когда мы сидели на заднем крыльце нашего особняка, любуясь видом на гольф-поле и понимая, что видим его в последний раз.
Впрочем, ее беспокоили не только предстоящие перемены в жизни, но и та внезапная перемена, которую она увидела во мне и которая, по ее словам, походила на последствия удара — то ли инсульта, то ли молниеносного озарения.
«В неотложку Лос-Анджелеса я поехала с одним человеком, а вернулась с другим, — открылась она вечером, когда мы обсуждали планы на ближайшее будущее. — Я люблю нового Раджива и предстоящие перемены, но и боюсь их одновременно».
То же самое, наверное, чувствовала и наша дочь Амбика. Мы не посвящали ее в подробности моего ОСП. Как чересчур заботливые родители, мы были уверены, что это не то, о чем ей положено знать. Но однажды на кухню, где вместе с Арпаной мы беседовали о моем переживании, вдруг вошла наша дочь. Не прерываясь, мы с удивлением для самих себя разрешили ей присоединиться. Очень скоро она была само внимание. Амбика никогда раньше не слышала об ОСП, и поначалу эта история глубоко поразила ее, но она нашла силы выслушать ее до конца, в том числе про будущее, которое описали ангелы, — что я не буду анестезиологом, а стану целителем, работающим с осознанностью.
По ее словам, она знала, что близятся перемены, но не ожидала, что так скоро. Когда же мы сообщили ей, что уже согласились обменять наш дом на особняк поменьше, дочь встревожилась.
