Помню, в понедельник вечером, в очередной раз встретившись с ОСС, мы сорвались. Едва войдя в наш номер, они начали жаловаться: «День прошел впустую!» Другими словами, они провели весь день без переводчика и только зря потратили время. Тут нас буквально прорвало: «Да что же это такое?! Как можно работать без переводчика? Неужели нельзя найти кого-нибудь? Черт возьми, речь идет о жизни нашей дочери! Нельзя терять ни минуты! Если у вас нет переводчика, скажите нам, и мы найдем его для вас!»
Спустя пару дней в помощь ОСС из Великобритании прибыли специалисты из Центра защиты детей от эксплуатации онлайн. Командир подразделения судебной психологии, который был детективом-суперинтендентом, и социальный работник зашли к нам, чтобы рассказать о ходе расследования и обрисовать ближайшие планы. Беседа с английскими экспертами вселила в нас надежду на то, что расследование наконец сдвинется с мертвой точки. Однако тот разговор был тревожным, даже страшным, потому что мы обсуждали особенности поведения и характер типичного педофила. Я молилась об одном: «Господи, пусть ничего этого не случится с Мадлен!»
8
ЗАРОЖДЕНИЕ КАМПАНИИ
Мы существовали в информационном вакууме. Главной причиной этого было то, что в Португалии действует закон о судебной тайне, согласно которому ни полиции, ни кому бы то ни было не разрешается разглашать сведения о ходе любого расследования, включая имена подозреваемых, на том основании, что это может помешать исполнению правосудия. Даже наши обращения и заявления (для Великобритании — обычная вещь) у судебной полиции вызывали глухое недовольство.
Конечно же, для нас это было пыткой. Британская пресса к подобному тоже была непривычна. Тем, кому приходилось иметь дело с британскими полицейскими и судебными отчетами, португальская система покажется «комнатой смеха», как выразился один из журналистов. Дело в том, что никакие факты не подтверждаются официально, и полиция зачастую даже не опровергает ложные сообщения, из-за чего множатся различные слухи и кривотолки.
Хоть нам тогда это и не бросалось в глаза, но полиция, не снабжая прессу, главным образом международные издания, информацией, по сути предоставила ей полную свободу действий, и это вылилось в то, что разного рода домыслы и спекуляции приобрели массовый характер. Газетные колонки и телевизионный эфир наполнились так называемыми «фактами». Сейчас, оглядываясь назад, кажется невероятным, что при почти полном отсутствии достоверной информации было сказано так много.
Первые несколько дней после похищения Мадлен пресса в общем относилась к нам с сочувствием и, кроме тех случаев, когда мы делали публичные заявления, репортеры нас не преследовали. И все же, несмотря на то что никаких видимых подвижек в следствии не было заметно, репортеров становилось все больше. Нас это немало удивляло, мы не могли понять, почему именно наша «история» привлекла к себе столько внимания. Очевидно, дело было в том, что обстоятельства нашего дела очень необычны: британский ребенок похищен во время отдыха с родителями. Единственный известный нам подобный случай — исчезновение двадцатиодномесячного Бена Нидэма, пропавшего шестнадцать лет назад на одном из греческих островов; этого ребенка так и не нашли. С тех пор мир изменился. Особенно это касается средств связи. В 1991-м Интернет и мобильные телефоны только-только начали появляться и не существовало круглосуточных новостных каналов, собирающих любую мало-мальски значимую информацию со всего света. Тот факт, что мы с Джерри — врачи, похоже, тоже подогрел интерес к нам, как, не сомневаюсь, и то, что Мадлен — очень красивая девочка.
Конечно, мы столкнулись с критикой в свой адрес. Главным образом нас обвиняли в том, что, отправившись в ресторан ужинать, мы оставили детей одних в номере. Надо сказать, что некоторые из первых репортажей могли ввести зрителей и читателей в заблуждение, указывая на то, например, что мы находились от своего номера в нескольких сотнях метров. Те журналисты, которые побывали в Прайя-да-Луш, воочию убедились, что расстояние от ресторана «Тапас» до нашего корпуса составляет чуть меньше пятидесяти метров по прямой, и изумлялись тому, что Мадлен была похищена, когда мы находились так близко. То же можно сказать и об их начальниках, руководителях телеканалов и газетных редакторах. Их я воспринимала как союзников и помощников в поисках Мадлен. И хоть я не сомневалась в искренности их желания помочь, через какое-то время я осознала, что главная задача прессы — не распространение новостей, а продажа продукта. Пришлось смириться с горькой истиной: спасение нашего ребенка не входило в число их приоритетов. Важнее для них были не мы и, к сожалению, не Мадлен, а кто-то орущий в телефонную трубку, что редактору нужно восемьсот слов к десяти часам.
Первые несколько дней после похищения Мадлен в нашем полном людей номере постоянно звучали англоязычные новости каналов «Скай» и Би-би-си. Мы часто смотрели репортажи, но когда как грибы после дождя начали появляться совершенно безосновательные теории и догадки, желание следить за новостями пропало. Джерри сказал мне: «Нужно прекращать смотреть это». Еще мы перестали покупать английские газеты, которые появлялись в «Баптиста» в тот же день, что и в Англии.
В поселке водителям приходилось искать объездные пути и место для парковки из-за того, что вся территория у нашего корпуса была забита машинами и микроавтобусами со спутниковыми тарелками. Журналисты заполонили «Баптиста», «Хьюго бьюти бар» и пляжи, приставая к местным жителям и отдыхающим с расспросами.
Но во всем этом была и хорошая сторона. Очень скоро стало понятно, что исчезновение Мадлен глубоко взволновало огромное количество людей в Британии. На нас обрушился поток писем, в которых люди старались нас поддержать, выражали сочувствие и надежду на благополучный исход. Электронный почтовый ящик компании «Марк Уорнер» завалили письмами сразу же после того, как о похищении сообщили в новостях. Ежедневно приходили сотни посланий.
Первая, самая страшная неделя прошла в лихорадочном возбуждении и показалась нам бесконечно долгой. Неослабевающая боль превратила минуты в часы, но для нас дни удлинились в буквальном смысле, потому что спать мы почти перестали. Спали урывками, просто падали от истощения посреди ночи и засыпали на пару часов, но просыпалась я всегда засветло. Едва я открывала глаза, все мои мысли тут же обращались к Мадлен, и я сразу чувствовала болезненную тяжесть в груди и необоримый страх. К шести часам я обычно уже успевала встать, выйти на веранду и сделать несколько телефонных звонков — дома тоже никто не мог спать. Я начала понемногу есть, хотя далеко не достаточно. Слухи о потере мною веса были сильно преувеличены: в первую неделю я действительно похудела примерно на 4,5 фунта, и на их восстановление у меня ушло несколько месяцев, но отнюдь не на 14 фунтов, которых лишили меня некоторые журналисты. Я всегда была худой, у меня такое строение тела. Были дни, когда я говорила себе: «Как ты можешь сидеть здесь и есть, когда Мадлен пропала?» или «Как ты можешь принимать душ?», и все же как-то делала это. Джерри повторял мне много раз: «Если ничего не делать и медленно превращаться в развалину, этим мы Мадлен не поможем». Он был прав, конечно, но впереди нас ждало еще много разочарований.
