Жилище Теодороса находилось совсем недалеко от дворца и оказалось целой усадьбой, окруженной сложенной из камней стеной, вершина которой была утыкана ветвями колючего кустарника. Около круглого хозяйского дома лепились такие же крытые соломой постройки, в которых размещались кухня, кладовые, пивоварня, стойла для скота и другие домашние службы. Одну из таких построек отвели и Дмитрию, обставили ее мебелью — сплетенным из бамбука столиком и парой скамеек. На низкую кровать, оплетенную ремнями деревянную раму, навалили ковров и подушек, на стены понавешали звериных шкур.
Одним словом, устроили по-походному. Для услуг приставили мальчишку, который быстро научился чистить сапоги и саблю хозяина, но больше ни к чему не оказался способным. Не мог даже на кухне раздобыть горячей воды для бритья. Да еще и объясняться с ним приходилось на пальцах. Амхарский язык Дмитрию так и не дался, времени им заниматься совсем не было. Только и запомнил несколько слов и мог приказывать, куда поворачивать караван, да еще спросить, накормлены ли мулы.
Застолье в доме Теодороса было обильным, мяса, лепешек и перца хватало всем. После еды подавали ячменное пиво и хозяин первым выпивал несколько глотков, чтобы проверить качество напитка и показать гостю, что он не отравлен. За домом и слугами зорко следила хозяйка. Молодая, большеглазая, на смуглых щеках наведен румянец. При первом знакомстве кокетливо улыбнулась Дмитрию, легкой походкой вышла навстречу, указала место за столом и что-то сказала приветливо. Подол голубой шелковой накидки не скрывал ее стройные ножки с выкрашенным красным ногтями, изящные сандали из цветной кожи. На серебряных браслетах, опоясывавших лодыжки, мелодично звякнули крохотные колокольчики.
— Моя ытигье, по-вашему царица, — с гордостью произнес Теодорос. — Ее зовут Макыда. Мы поженились, когда ей было четырнадцать лет, сейчас у нас уже двое детей.
— В Эфиопии так рано венчают? — удивился тогда Дмитрий.
— Мы не венчались в церкви, просто живем свободно, по любви. У нас молодые люди так часто поступают. Если кто захочет разойтись, просто объявляют об этом при свидетелях и делят имущество пополам. Только мы с Макыдой делать этого не собираемся. Решили подождать, если война с итальянцами все же начнется, то повенчаемся после ее окончания. Вся наша родня одобрила такое решение. Вот после венчания в церкви наш брак будет нерасторжим. Тогда за нескромный взгляд в сторону любого мужчины я буду иметь право отхлестать ее плетью. Да еще и евнуха к ней приставлю, черного как сажа. Ну а если что большее случится, то просто убью!
Такой намек Дмитрий понял. Истово перекрестился — Боже избавь от этого! Брак дело святое.
На первый раз тем дело и кончилось. Только вскоре в доме появилась гостья, младшая сестра хозяйки по имени Тобья. Бездетная вдова, муж погиб на суданской границе в боях с махдистами. Оказалось, что она сама жила в тех местах и довольно бойко говорила по-арабски. К Дмитрию с глупой болтовней не вязалась, но была внимательной, тактично приходила на помощь в решении мелких домашних дел. В его жилище навела порядок, и оно стало чистым и уютным, а слуга-мальчишка на удивление расторопным и исполнительным. Когда прихватила лихорадка, стала поить целебными отварами, угостила вкусными пирожками с курятиной. Однажды даже приготовила овощную похлебку, очень похожую на настоящие щи.
То, что у нее ресницы взлетают над радостно-удивленными глазами, словно черные крылья, а вся она стройная и изящная, как прима-балерина Императорского театра, Дмитрий заметил с первого взгляда. Ну а когда повернула голову, увенчанную пышным узлом волос, и улыбнулась, стукнуло сердце. Пропал казак! Вот кто настоящая-то ытигье!
Тут еще и эфиопская казна не поскупилась, щедро наградила московов за доставку груза. Но в такое тревожное время нет смысла деньги копить. В лучшей лавке на базаре в АддисАбебе купил Тоне, так стал ее называть, атласный плащ с богатой вышивкой и бахромой. Мелочиться не стал и последние талеры обменял на трехрядное ожерелье, искусно сплетенное из серебряных стебельков с золотыми розами.
По воскресеньям работ не было и Теодорос с семьей и слугами отправлялись в ближайшую церковь. Несколько раз их сопровождал и Дмитрий.
Помнится, после первого посещения эфиопской церковной службы поделился своими впечатлениями с господином Леонтьевым. Присутствовавший при этом архимандрит Ефрем недовольно скривил губы.
— Не поддайся соблазну, сын мой. Хотя эфиопцы и приняли христианство полторы тысячи лет назад, но мало в их жизни духовного. Здешняя церковь важность догмата и учения одинаково почитает, по-фарисейски со многими суевериями мирится.
— Ты, отец, сам не очень-то мудри, — по-солдатски отрезал начальник.
— Не вздумай на эту тему с нашими людьми толковать. У них не должно быть сомнения в местных порядках. О вопросах веры пусть думает Синод, все свои сомнения туда и докладывай. Дмитрий же особая статья, если надо будет, он и в мечети помолится. Пусть ходит, в эфиопских церквах есть любопытные вещи.
Действительно, в этих круглых зданиях, на крышах которых красовались выложенные из крупных страусиных яиц кресты и звезды, можно было увидеть много интересного. Уже ранним утром пение специально содержавшихся при церквах петухов и гулкие удары в била, плоские камни, подвешенные на столбах у их дверей, призывали верующих на молитву. Пышное облачение священников, их посохи, украшенные крестами, золотые тиары на головах, драгоценные оклады священных книг, богатая церковная утварь, волны ароматного дыма из кадильниц — ладана и других аравийских благовоний здесь не жалели — все это производило сильное впечатление. Служба у алтаря, расположенного в середине круглой церкви, сопровождалась барабанным боем, звоном бубенчиков и шумом специальных трещоток, а усердные прихожане хором подхватывали песнопения священников, азартно били в ладони и в такт притоптывали. Некоторые не выдерживали и начинали кружиться в танце. На это моление со стен невозмутимо взирали строгие лики апостолов, Богоматерь с младенцем, местные святые.
Дмитрий не привык к столь шумным церковным службам и обычно становился поближе к стене и рассматривал эфиопские иконы. На них живописцы всегда делали какие-то пояснительные надписи и изображали святых героев со светлой кожей в фас, а грешников и злодеев — с темными лицами в профиль. Так что даже самому необразованному прихожанину было ясно, кого почитать, а кого хулить. На самом видном месте можно было видеть образ наиболее почитаемого в стране святого Георгия Победоносца. Изображался он как простой воин с копьем в руках, в боевом плаще. Ноги босые, и по местному обычаю большой палец вдет в стремя. Черный змей, очень похожий на крокодила, корчился под копытами его коня. Не менее интересной была и другая картина, на которой в радужном сиянии был нарисован огромный золотой лев в короне и с крестом. Рядом с ним стояла женщина с корзиной плодов и фруктов, по бокам группировались меньшие по размерам львы и быки, а внизу сбились в кучу совсем крохотные свиньи и козлы.
После возвращения домой Тоня объяснила, что коронованный лев — это сам негус, а женщина — Мать-Эфиопия, несущая своим детям пищу и радость. Воины и крестьяне — это младшие львы и рабочие быки, а все остальные — язычники и дикие племена. Так что каждый, кто взглянет на эту картину, сразу поймет, где его место и что он сам должен делать — управлять, защищать страну или работать.
