Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Семен Ильич вызвал Сережу, объяснил ситуацию и спросил, сможет ли тот сыграть роль юного послушника. Парнишка сразу согласился: наконец-то по-настоящему серьезное дело!
Увидев радость мальчонки, Дорофеев насупился:
– Это ведь не игрушки! Все может пулей кончиться, если они заподозрят что-то неладное. Поэтому зря радуешься, глупенький… Дело опасное и ответственное. Надо продумать каждую мелочь, чтобы все удалось!
Вечером маленький монашек пересек улицу, на которую выходил фасад дома, превращенного в крепость, и, несколько раз пугливо оглянувшись, постучал в парадную дверь. Тотчас наверху приоткрылось оконце, и кто-то выглянул. Убедившись, что у подъезда всего лишь служка, крикнул: «Круглов! Отвори…»
Но прежде чем дверь открылась, хриплый бас спросил: «Кто там?» – «Письмо от его преосвященства»… – негромко произнес Сережа и отпрянул от двери. Она чуть растворилась, в щель просунулась рука. Через секунду-другую, когда в нее ничего не вложили, массивная дверь распахнулась, и на пороге показался здоровенный детина, вооруженный с ног до головы. Он с удивлением глядел по сторонам в поисках пропавшего посланца.
Но продолжалось это недолго: не успел детина опомниться, как ему заломили руки и зажали рот люди Дорофеева, укрывшиеся у стен. А вскоре они уже были в особняке и мгновенно всех разоружили. Операция прошла без единого выстрела!
Сереже потом проходу не было: каждый норовил чем-нибудь его угостить, одарить, сказать ласковое слово… С чьей-то легкой руки мальчика стали величать не иначе как «наш Монашек».
Через полтора года брат уехал воевать в Сибирь. А Сережа под присмотром Дорофеева или его помощников, когда того не бывало, стал учиться в школе. Но едва он успел ее закончить, как вдруг потребовался Семену Ильичу, работавшему уже в ВЧК, для одного важного дела…
…Шел двадцать третий год. Интервенция и Гражданская война остались позади. Но Советская Россия была окружена так называемым «санитарным кордоном»: крупнейшие капиталистические государства уповали на то, что более мелкие, прилегающие к России, не только станут защищать Запад от проникновения туда «красной заразы», но и, соблазненные богатством, лежащим у них буквально под носом, не выдержат и кинутся вновь на Советы.
Этого хотели, конечно, не все. «Человек с улицы», как выражались англичане, едва оправившийся от тяжелейшей мировой войны, в результате которой десять миллионов пало в бою, двадцать – стало инвалидами, тринадцать – умерло от голода и эпидемий, несчетное количество людей осталось без крова над головой, жаждал, наконец, мира и тишины. Но не тут-то было… Ведь не этот самый «человек с улицы» делает политику!
Еще вырабатывая условия Версальского договора, когда поля сражений буквально дымились от крови и пороха, французский премьер-министр Клемансо, прозванный за свой необузданный нрав «Тигром», и английский премьер-министр, хитрый, изворотливый Ллойд-Джордж, заслуживший кличку «Уэльский лис», переругались из-за Германии, военный потенциал которой Англия всячески пыталась сберечь, надеясь, что именно немцы со временем уничтожат Советскую Россию, а Франция, исконно ненавидевшая Германию, требовала, устами «Тигра», ее расчленения.
В секретном меморандуме английского Министерства иностранных дел в первые послевоенные годы указывалось:
«…Хотя в настоящий момент Германия абсолютно не способна на агрессивные действия, однако нет сомнений, что при наличии большого военного и химического потенциала она рано или поздно станет снова мощным военным фактором. Очень немногие немцы серьезно помышляют о том, чтобы направить эту мощь, когда она будет обретена, против Британской империй».
Сказано все без обиняков, за исключением того, против кого же немцы, нарастив свою милитаристскую мощь, хотели бы направить свое оружие. И хотя Россия в качестве объекта нового нападения в этой секретной записке не упоминалась, она незримо присутствовала там.
Россия в результате Гражданской войны и интервенции потеряла семь миллионов человек, погибших в боях, от голода и болезней. Материальный ущерб исчислялся в шестьдесят миллиардов долларов! Однако это никого не волновало.
Пока поверженная Германия подымалась с колен, пока главы крупнейших капиталистических государств раскладывали свой антикоммунистический пасьянс, в двадцати трех пунктах земного шара по-прежнему шла неправедная война.
Япония захватила китайские территории и расправилась с освободительным движением в Корее…
Британские войска жестоко подавляли народные волнения в Ирландии, Афганистане, Египте, Индии…
Французы сражались в Сирии с друзскими племенами, которые были вооружены пулеметами английской марки «Метро-Виккерс»…
Во многих местах, далеких и близких, велись большие и малые сражения, в результате которых гибли ни в чем не повинные люди.
В то же время большинство русских белоэмигрантов, расползшихся по всему свету, подливали масло в незатухающий огонь, ратуя за новый крестовый поход против Советов, не гнушаясь никакими методами, не брезгуя самыми унизительными подачками.
К двадцать третьему году в Германии проживало полмиллиона русских, во Франции – больше четырехсот тысяч, в Польше – около ста тысяч. Десятки тысяч нашли приют в Прибалтике и на Балканах, в Китае и Японии, Канаде и Южной Америке. Лишь в Нью-Йорке обосновалось более трех тысяч эмигрантов со своими семьями!
Часть из них была просто напугана революцией и тихонько ждала, во что же это все выльется. Но многие являлись ярыми врагами советской власти и упрямо собирались с силами, чтобы нанести ей смертельный удар.
В один из январских вечеров двадцать третьего года в кабинет Дорофеева ввели женщину, которая ничего не захотела рассказывать дежурному, а требовала свидания с «самым главным начальником». Она долго разматывала свой платок, расстегивала залатанный полушубок и, наконец, когда у Семена Ильича иссякло всякое терпение, объявила:
– Козина я, Аграфена… – и замолчала.
– Что же дальше, товарищ Козина?
Женщина растерялась, заерзала на стуле, начала зачем-то поправлять неопрятные волосы.
– Так я слушаю вас! Что случилось-то?
– Даже не знаю, господин… товарищ начальник, с чего и начать…
– А с начала…
Женщина задумалась. Потом выдавила из себя:
– Живем мы с мужем, значит, на Софийской набережной, в доме старых наших господ… Я у них была в куфарках, а муж мой, Прохор, в дворниках…
– Что это за господа? Где они сейчас?
– Норкины это. Норкины! Барин, Михал Аркадич, служил в директорах банка. Когда стряслась революция, он был в загранице, в Парижу, кажись… Так он и не вернулся! А барыня, Елена Кинстинтинна, вскорости померла с горя. Остался только ихний сынок, Петруша. Жил в одной комнате: весь-то дом сиротам отдали!
– Ну а дальше что? – Дорофеев был занят по горло, а тут всякие Норкины с их переживаниями…
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
