«Слишком много сердца уходит всегда, – думает Чарли, глядя на усмиренного песней Йоханнеса. – И, знаешь, друг мой, есть множество вариантов куда как бессмысленней этого».
* * *
Все учатся очень по-разному, кто-то быстрей, кто-то медленней. Некоторых хватает только на то, чтобы выслушать базовый инструктаж, а изучать новый мир они выбирают самостоятельно.
Йоханнес остался с Чарли надолго. Ему было все любопытно, он заставлял водить себя по городу, объяснять все подряд, рассказывать до хрипа – истории, байки из человеческой жизни, байки из жизни «чудовищ» – в ход шла любая информация об окружающем мире. И особенно часто Йоханнес тащил Чарли на Пеструю площадь, надеясь застать там волшебного старика. К тому времени как терпение Йоханнеса лопнуло, он уже вполне мог самостоятельно общаться с людьми и успешно выдавать себя за одного из них – резкого, вспыльчивого, надменного, острого на язык, но все-таки человека. И начал расспрашивать всех попадавшихся уличных музыкантов, описывая старика таким, каким его помнил. Все чаще Йоханнес уходил на поиски сам, без Чарли, возвращался ни с чем и проводил вечера, мрачно сидя в углу с бутылкой какого-нибудь алкоголя и книгой – желательно по истории музыки. Алкоголь действовал на Йоханнеса как успокоительное, книги – как еще один его вид, и только так он умудрялся худо-бедно удерживать себя на грани отчаяния.
– Он был уже слишком стар, – только и сказал Йоханнес, когда наконец нашел. То же самое ответил ему сам Чарли на вопрос о том, что случилось с хозяином лютни. Тем вечером они в первый и последний раз пили вместе.
* * *
Ровно в восемь ноль-ноль Йоханнес запирает магазин. Мимоходом думает, что сказал бы Чарли-художник, если бы видел, как легко теперь получить любую запись любой полюбившейся песни. «Хотя ты бы все равно слушал свои пластинки». Грустный смешок, так до сих пор и не сменившийся на способность признать, что скучает.
Ярость и пустота, все остальное – музыка.
Йоханнес проходит вдоль стеллажей, проверяет, все ли так, как положено, не оставил ли кто-нибудь безалаберный что-нибудь не на месте. С тех пор, как Чарли научил его маскироваться под человека, в искусстве общения Йоханнес не продвинулся ни на йоту: ему это было не нужно. Чарли-художник понимал его с полуслова, а с Чарли-поэтом, который пришел после него, у Йоханнеса не сложилось. Сразу. Категорически. Впрочем, не только у него одного. С Чарли-художником Йоханнес жил до самого конца, знал всех его знакомых духов, постоянно таскавшихся в гости, многократно наблюдал новичков и процессы их адаптации и видел – его все любили. За спокойный нрав, терпение, умение найти нужные слова и, что еще важнее, нужную тишину. Чарли-поэт был суетливым и разговорчивым, не ярким ветром, а слабеньким сквознячком, и к нему без острой необходимости просто не приходили. «Видимо, на данный момент никого более подходящего просто не существует», – решил про себя Йоханнес, развернулся и просто ушел. Приходил раз в год, отдавал положенную монету, перекидывался парой фраз со знакомыми, выслушивал новости и исчезал. В общении как таковом он не нуждался: Чарли-художник был другом, настолько, насколько Йоханнес вообще способен был понимать дружбу. Людей ради людей он всерьез не воспринимал, делая исключение только для музыкантов, да и то ровно до тех пор, пока не понимал: снова не то. От музыки становится легче, не так пусто и одиноко, но ненадолго. Таких же волшебных песен, как та самая первая, ему больше не попадалось. Но Йоханнес искал, рассудив, что времени у него бесконечно много, упрямства – еще больше, и рано или поздно он найдет музыку, от которой снова почувствует то самое удивительное тепло. И тогда, может быть, ему даже удастся уговорить автора научить и его. Создавать эту музыку самому, не перестать слышать ее внутри, как будто и у него есть настоящее сердце.
Был и другой путь – насовсем сделаться человеком. Его выбирали многие, начисто лишаясь силы и памяти о себе и о доме, и проживали вполне счастливую жизнь. Просто не помнили ничего определенного о себе до какого-то времени – так, кажется, было что-то, какое-то детство, одноклассники, приятели, жены. Или не было? Нет, кажется, все-таки были, но все как во сне.
Йоханнес насмотрелся на таких с Чарли-художником, который первые несколько лет обязательно наблюдал, как идут дела. Но для себя он этого не хотел, считая, что человек из него все равно получится хуже среднего. Очередной мерзавец, озабоченный только собственными делами, но вдобавок еще и нуждающийся в других людях, чтобы, годами мотая им нервы, чувствовать себя важным. Да ну, лучше уж так: время от времени менять музыкальный магазин, в котором работаешь, наблюдать, как появляются и исчезают новые исполнители, ходить на все или почти все концерты, какие только есть в городе, знать все клубы, их хозяев и персонал, снимать крохотную квартирку просто для того, чтобы держать там диски и книги – надо же куда-то девать деньги, в конце концов. Сидеть сложа руки скучно, быть человеком – чуждо. Оставалось только искать свою музыку и ждать нового Чарли, который, может быть, будет лучше текущего, и тогда к нему можно будет таскаться в гости, язвить, доводить до белого каления (иногда и совсем чуть-чуть все-таки можно) и помогать в работе.
* * *
Место ежегодного сбора становится очевидным как-то само по себе. Сколько Йоханнес ни спрашивал, оказывалось, что духи, привыкшие доверять чутью, даже не задумывались, почему это так. Достаточно того, что так есть. И когда очередной точкой оказалась «Летящая Бет», Йоханнес только обрадовался: наконец-то. Кажется, у них не просто сменился Чарли – Чарли сменился на музыканта, персонально для него большая удача. За жизнью Чарли-поэта Йоханнес не наблюдал и не знал, что с ним что-то случилось, но сожаления новость не вызвала. «Туда ему и дорога, – мрачно думал дух по дороге в клуб. – Вот бы этот был лучше». Не будет – и не беда, когда-нибудь появится новый. Пока в мире есть музыка, Йоханнес совершенно никуда не спешит. К тому же, в «Летящей Бет» ерунды не бывает, так что можно как минимум рассчитывать на хороший концерт.
На пороге Йоханнес нос к носу столкнулся с Ником, хозяином клуба.
– Привет.
– О, какие люди! Привет! Заходи, у нас сегодня играет совершенно потрясающий парень. Я его случайно в Сети нашел и вот уже две недели никого другого не слушаю.
Такой рекомендации от Ника можно было только завидовать. Он был как раз из тех, кто выбрал стать человеком, и, как только стал, тут же занялся музыкой. Безупречный вкус, собственный музыкальный талант, обаяние и хорошая интуиция, явно присущая Нику еще со времен жизни дома, кем был он ни был, быстро сделали хозяина «Летящей Бет» авторитетным экспертом, а сам клуб – чуть ли не лучшим в городе. Ник горел музыкой и музыкантами, обожал раскручивать молодых и талантливых и был настолько на месте, что Йоханнеса время от времени терзала банальная зависть: вот почему он так может, а я не могу? На все свои «почему» он очень быстро нашел ответы, но легче не становилось. Оставалось только вздыхать над кружкой темного нефильтрованного и дорожить знакомством.
Ник убежал «буквально на пять минут», но снедаемый любопытством Йоханнес его не дождался.
