На следующий день они убивают и разделывают еще двух китов. Самнеру, поскольку иных занятий у него не находится, вручают крюк на длинной рукояти и длинный кожаный фартук. Как только полосы ворвани подаются на борт корабля и разрезаются на квадратные куски длиной в один фут, в новые обязанности судового врача входит перетаскивание их с бака и передача людям внизу, которые укладывают их на малую палубу для последующей разделки. Работа эта грязная и тяжелая. Каждый кусок ворвани весит фунтов двадцать или даже больше, а палуба корабля вскоре становится скользкой от крови и жира. Он несколько раз поскальзывается, а однажды едва не летит головой вниз в трюм, но от падения его спасает Отто, так что к концу дня он чувствует себя совершенно разбитым, испытывая, правда, при этом редкое чувство удовлетворения: грубое, физическое удовольствие от хорошо сделанной работы, а еще оттого, что тело его выдержало все испытания, выпавшие на его долю. В кои-то веки Самнер засыпает без дозы лауданума, а утром, несмотря на ноющие и затекшие плечи, шею и руки, он с аппетитом завтракает ячменной кашей с соленой рыбой.
– Мы еще сделаем из вас китобоя, мистер Самнер, – шутит Кэвендиш, когда они сидят в кают-компании, покуривая трубки или согревая ноги у плиты. – Некоторые судовые врачи-неженки ни за что не взяли бы в руки крюк, но вы – не из их числа, осмелюсь заметить.
– Добыча ворвани похожа на резку торфа, – говорит Самнер, – а уж этим в детстве мне пришлось заниматься вдосталь.
– Вот оно в чем дело, – замечает Кэвендиш. – Значит, это у вас в крови.
– Китобойный промысел у меня в крови, вы имеете в виду?
– Привычка к тяжелому труду, – с улыбкой говорит Кэвендиш. – Настоящий ирландец – трудяга в душе; это – его истинное призвание.
Самнер сплевывает в плиту и прислушивается к шипению слюны на углях. Он уже достаточно хорошо знает Кэвендиша, чтобы не обижаться на его подначки, да и настроение у него с утра приподнятое, которое не в силах испортить легкое поддразнивание.
– Хотел бы я знать, в чем же заключается истинное призвание англичанина, мистер Кэвендиш? – откликается он. – Быть может, наживаться на труде других?
– Есть те, кто родился для тяжкого труда, и те, кто родился для того, чтобы стать богатым, – заявляет Кэвендиш.
– Понятно. И к кому же из них причисляете себя вы?
Старший помощник самодовольно откидывается на спинку стула и выпячивает розовую нижнюю губу.
– Я вам так скажу – мое время еще придет, мистер Самнер, – говорит он. – И придет очень скоро.
Утро выдается тихим. Китов на горизонте не видно, и оставшееся до полудня время экипаж драит палубы, производит оснастку талевой системы и приводит в порядок китобойные шлюпки. Самнер, который не видел Джозефа Ханну и не разговаривал с ним с того момента, как тот дурачился вместе со своими приятелями неподалеку от форлюка, решает разыскать мальчика. Заприметив на палубе одного из юнг, он спрашивает у него, где можно найти Джозефа.
– Нам сказали, что теперь он спит в твиндеке[54], – отвечает парнишка. – Я не видел его со вчерашнего дня.
Самнер отправляется в передний твиндек, где находит грубое шерстяное одеяло, расстеленное между рундуком для парусов и грудой связанной бочарной клепки, но самого мальчика нигде не видно. Он поднимается на палубу и возобновляет поиски. Убедившись, что Джозеф не прячется за спасательными шлюпками, брашпилем или рубкой, он заглядывает в носовой кубрик. Кое-кто из матросов спит на койке, другие сидят на своих сундучках и курят, читают или занимаются резьбой по дереву.
– Я ищу Джозефа Ханну, – говорит он. – Он здесь?
Сидящие матросы оборачиваются к нему и качают головами.
– Мы его не видели, – отзывается один из них. – Мы думали, что он поселился у вас, мистер Самнер.
– У меня?
– В офицерском кубрике. Из-за своей болезни.
– И кто вам такое сказал?
Матрос пожимает плечами.
– Это все, что я слышал, – говорит он.
Самнер, которого понемногу начинает охватывать нетерпение, возвращается к себе в каюту и достает свечу с намерением осмотреть трюмы (хотя и не может представить себе, чего ради мальчик вздумал бы прятаться в трюме). И тут он замечает, как из капитанской каюты выходит Блэк с медным секстаном в руках.
– Я ищу Джозефа Ханну, – сообщает ему Самнер. – Вы, случайно, не видели его?
– Парнишку с больной задницей? – переспрашивает Блэк. – Нет, не видел.
Самнер качает головой и вздыхает.
– «Доброволец» – не такое уж и большое судно. Остается только удивляться тому, как мальчик мог так легко потеряться на нем.
– На таком корабле найдется добрая тысяча укромных местечек, – возражает Блэк. – Скорее всего, он дрочит свой член втихаря где-нибудь. А зачем он вам понадобился?
– У меня есть для него поручение, – отвечает Самнер.
Блэк кивает.
– Ну, он непременно появится, можете не сомневаться в этом. Этот парнишка – жуткий бездельник и лодырь, но кормежку он не пропустит, уж будьте уверены.
– Пожалуй, вы правы, – говорит Самнер. Несколько минут он смотрит на свечу, после чего опускает ее в карман. – И впрямь, чего ради я должен морочить себе голову и искать того, кто не хочет, чтобы его нашли?
– У нас есть и другие юнги, – соглашается Блэк. – Дайте поручение кому-нибудь из них.
Ближе к вечеру, когда становится ясно, что китов поблизости нет, и пользуясь теплой погодой, Браунли отдает команду приступить к разделке. Матросы уменьшают количество парусов и начинают разгрузку главного трюма. На палубу поднимают восемь или десять бочонков, ранее наполненных водой в качестве балласта. При этом обнажается самый нижний ряд бочек, нулевой ярус, который первым будет заполнен рубленой ворванью. Матросы на палубе готовят инструменты (лотки, брезентовые желоба, разделочные доски и ножи), необходимые для отделения ворвани от мышечной ткани и шкуры, равно как и для резки ее на маленькие кусочки, которые можно просунуть в отверстие в бочке. Самнер высматривает Джозефа Ханну, полагая, что тот вот-вот должен появиться из своего укрытия, разбуженный суетой и шумом на палубе.
– Куда запропастился этот маленький засранец Ханна? – кричит Кэвендиш, ни к кому конкретно не обращаясь. – Я хочу, чтобы он отнес несколько ножей на заточку.
– Он исчез, – отзывается Самнер. – Я искал его сегодня все утро, но тщетно.
– Бестолковый маленький ублюдок, вот кто он такой, – в сердцах говорит Кэвендиш. – Я покажу ему, что значит больная задница, попадись он мне под руку.
Из бочек, поднятых на палубу, с помощью ручной помпы выкачивают воду. Отто берет эту задачу на себя, заправляя конец шланга помпы в отверстие бочки, выкачивая из нее воду, а потом и вытирая ее насухо. Балластная вода, с клокотанием выливающаяся на палубу и стекающая за борт по фока-русленям[55], издает отвратительный гнилостный запах, образовавшийся вследствие того, что с прошлого раза в бочонках наверняка застряли полуразложившиеся остатки ворвани. Остальные матросы или разбегаются по вантам, стремясь оказаться подальше от этих разъедающих глаза миазмов, или повязывают шарфы и полоски ткани, закрывая ими нос и рот, но Отто, лицо которого цветом напоминает перезревшее тесто, широкоплечий и медлительный, осмотрительный и неторопливый, похоже, даже не замечает омерзительного запаха. Опорожнив четыре бочки, он обнаруживает, что пятая повреждена. Верхнее донце ее вдавлено внутрь, и вся вода из нее уже вытекла. Отто подзывает бондаря и спрашивает у него, можно ли починить бочонок. Тот наклоняется к ней, вынимает кусок проломленного верхнего донца и внимательно осматривает его.
