47
Цунами
Некоторое время Том и Сэмми молчали. Взволнованные тем, что остались с глазу на глаз, они понятия не имели, что сказать друг другу. Тем более что Сэмми еще не знал, что Том уже знает.
Том решился заговорить первым:
— Мама уехала.
— А?
— На операцию.
— Вот черт! Она что, заболела?
— Да нет. Ничего она не заболела. Тут совсем другое дело. Но она не разрешила никому рассказывать. Даже тебе.
— Даже мне?
— Ну да, никому. Даже моему отцу. Что-то такое крикнула, когда уезжала.
— А-а.
Сэмми потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.
Совладать с цунами, которое сотрясало его с головы до ног.
— Ну ладно. Значит, малыш Том, не будем об этом говорить.
Он запустил руку ему в голову и взъерошил волосы. Тома это рассердило. Он же каждое утро подолгу стоит перед зеркалом, пытаясь пригладить свои вихры… Что за странная мания у этих взрослых — лохматить детям прическу! Скорей бы вырасти. Вот он никогда так делать не станет. Потому что никогда не забудет, до чего это противно.
Том позвонил в парикмахерскую. Трубку сняла Лола. Да, ответила она, Джос звонила сегодня утром и оставила номер, по которому ее можно найти. Она продиктовала номер. Потом задала Тому пару-тройку вопросов. Вроде бы просто так. Что он сейчас делает… Не скучает ли один… Виделся ли в последние дни с Сэмми… Том небрежно процедил, что да, виделся. А не говорил ли он, случайно… Не упоминал ли об одной довольно важной вещи… Ну, насчет Джос… «Нет, ничего не говорил», — твердо ответил Том. «А-а-а, — протянула она. И добавила: — Ну ладно». Тому показалось или он правда уловил в ее голосе разочарование? Он повесил трубку. Наверное, она и правда немного потаскушка, подумал он про себя. Но вслух ничего не сказал. Чтобы не обидеть Сэмми. И снова взялся за телефон:
— Пожалуйста, я могу поговорить с Джос?
И услышал, как ее подзывают:
«Жослин! К телефону!»
— Алло, это я.
— Том, ты как? У тебя все в порядке?
— Все нормально. А как ты? Тебе больно?
— Не очень.
— Так ты довольна?
— Да.
— А мой подарок? Уже посмотрела?
— Он сейчас на мне. Как раз нужный размер.
— Я так к тебе хочу…
— Это слишком далеко. И потом, я же вернусь на той неделе. Уже недолго осталось…
Том прикрыл рот ладонью и тихо-тихо, почти шепотом, сказал:
— Сэмми говорит, что мог бы отвезти меня, если ты не против.
— Посмотрим. Ты ему передал, что я велела?
— Вроде того…
— Как он с тобой?
— Добрый.
— Очень?
— Да.
Он услышал, как она заплакала.
— Мама! Мам, ну чего ты плачешь?
— Просто так… Я боюсь, что ты его любишь больше, чем меня.
— Чепуха какая!
Она высморкалась:
— Не могу больше с тобой разговаривать. Подруге нужен телефон. Целую, Томик-гномик.
— Целую, мам.
Том протянул Сэмми мобильник:
— Я сказал, что ты согласен завтра отвезти меня к ней.
— Да? Ну хорошо. Только мне надо с начальником договориться.
И тут вдруг раздался крик: «Банки! Банки!» Это проснулась Мадлен. Она вскочила — без всякой посторонней помощи — и прытко засеменила к дому, где первым делом выключила огонь под баком для кипячения белья.
— Ни на кого нельзя положиться! Вечно одно и то же. Ведь правда, Плюха? Да уж, малыш прав, имя тебе идет. Экий ты стал неповоротливый, бедный мой старичок… Ну-ну, нечего обижаться. Иди лучше ко мне, поболтаем с тобой, что ли. Иди ко мне, иди! Э-э, да ты глух как пень. Я с ним разговариваю, а он… И чего я перед тобой распинаюсь?
Она вышла на крыльцо:
— Мальчики! Вы помогать мне собираетесь или как? Дел еще невпроворот. Или вы решили, что у вас каникулы?
Сэмми и Том уставились на нее, пораженные. А она еще о-го-го, наша бабушка Мадлен. И сдаваться в ближайшее время точно не собирается.
48
Благодарность
Сэмми предложил Тому пожить у него, пока Джос не вернется. Том ответил, что подумает. Но на сегодняшний вечер он согласен. Предыдущей ночью ему снились страшные сны, и очень не хотелось оставаться одному в вагончике. Когда они приехали, он первым делом осмотрел квартиру. И все проверил. Выключатели, дверные ручки, краны, спуск воды… А главное — входную дверь. Из настоящего дерева и с настоящим замком. Это ему понравилось. Правда, показалось странным, что квартира такая пустая. Как тюремная камера, мелькнуло у него. Но Сэмми он ничего не сказал.
Он спал на большой кровати, а Сэмми достал старый спальный мешок и устроился на полу в гостиной. Наутро он встал пораньше, чтобы переговорить с начальником. Никакой работы вроде бы не намечалось, но, разумеется, он мог понадобиться в любой момент. Служба ритуальных услуг никогда не гарантирована от срочного вызова, хмыкнув, заметил Арно. Сэмми пообещал, что будет на связи весь день и, если что, сразу отправится по нужному адресу. И Арно согласился. Сэмми подготовил катафалк, повесил сзади чехол с черным костюмом, черным галстуком и белой рубашкой и вернулся домой за Томом. Тот был в душе. И оставался там довольно долго.
— Вода — это супер. И как раз нужной температуры. Не то что в вагончике.
По дороге они остановились на заправочной станции. Сэмми заодно купил мадлены из Коммерси для Мадлен, а Том — пакет клубничных пастилок, исключительно для себя самого.
Том позвонил в дверь. Ему открыла Жослин. В платье, которое он ей подарил. Она совсем не ожидала увидеть его здесь и сейчас, а потому растерялась. Том подошел к ней, но не осмелился прикоснуться. Он боялся до нее дотронуться и нечаянно причинить ей боль. Она поцеловала его в лоб:
— Томик-гномик…
Как всегда, от ее ласковых слов у него перехватило горло.
— Ты как сюда добрался?
— Меня Сэмми привез.
— Вон оно что.
— Он внизу.
— Великолепно. Но видеть его я не желаю.
— Знаю, мам. Это не важно.
Примерно через час она передумала. Согласилась сделать над собой усилие. Пять минут, не больше. Ради Тома, вот. И потом, чем не случай проверить, какое впечатление произведет на мужчину новая форма ее груди. Ее охватил мандраж. Как у артистки перед премьерой. Она заперлась в ванной, причесалась, похлопала себя по щекам, одернула платье. Медленно повернулась кругом, осмотрела себя в профиль, выпрямила спину и слегка выгнула поясницу. И чуть не застонала. Рановато ей еще выгибаться. Надо сказать Тому, что никуда она не пойдет. Что она не желает никого видеть, а уж Сэмми особенно. Но тут она вспомнила давешнее выражение лица Тома. Он, конечно, расстроится. Она еще раз окинула себя взглядом в зеркале, теперь уже анфас, и вышла.
