— Просто здорово! — зашлась Анна. — Снимать с него кожу по кусочкам!
— А как же Бинг? Он весь обгорел и так страдает, что Руди и во сне не приснится. Жизнь Бинга висит на волоске, а он такой чудный малыш…
Я подскочила к туалетному столику, порылась в сумочке, вытащила цветное фото Бинга и протянула его Анне:
— Погляди, ты только погляди на него!
Она поглядела, уронила фото на кровать и закрыла лицо руками:
— Это же Руди. Господи, это же Руди!
— Само собой, они же близнецы, — напомнила ей я.
— Это же Руди, — разрыдалась Анна. — О господи, бедный малыш!
Я немного воспрянула духом. Мне удалось найти нужный подход к этой странной женщине, пробудить жалость к ребенку, которому она подарила жизнь. Я села рядом и обняла ее за плечи.
— Представляю себе, как ты сейчас себя чувствуешь, бедная моя Анна. На твоем месте я бы так же отреагировала. Лицо Бинга совсем не пострадало, он его руками закрывал. Но тело… тело… — Я остановилась.
Анна вырвалась из моих объятий и поднялась:
— Мне надо в ванную. Меня сейчас вырвет.
Я отвела ее в ванную с санузлом, и она закрылась внутри. Я снова опустилась перед распятием:
— Смягчи сердце ее, пусть она почувствует, что должна помочь Бингу.
Когда Анна вернулась, прижимая платочек к губам, вид у нее был настолько больной, что мне действительно стало ее очень жаль. Она всегда была слабой, действовала, подчиняясь внезапным порывам, все важные решения перекладывала на плечи других людей. В Кицбухеле, например, она опиралась на меня. Вот и теперь Анна почувствовала необходимость прислониться ко мне.
— Выпей кофе, — кивнула я в сторону стола. — Сахару положить?
Она покачала головой, залпом опустошила чашку и попросила еще.
Как только зеленоватый оттенок лица стал более-менее нормальным, я снова заговорила с Анной:
— Знаю, это жуткий шок. Мне ужасно жаль, но ты ведь понимаешь, что выбора у меня не было, правда, Анна? Скрыть существование близнеца значило бы убить мальчика. Это единственный способ спасти его.
Анна кивнула и поднесла платочек к губам. Через несколько мгновений она снова обрела способность говорить.
— Что я только не передумала, когда это объявление по радио услышала, но такое мне даже в голову не пришло. А потом, когда твой друг сказал мне про тебя, я решила, что у тебя настали тяжелые времена… я имею в виду финансовую сторону… и я понадобилась тебе, чтобы вытащить вас из этой пропасти или еще что.
— Поверь мне, Анна, за деньгами я бы к тебе никогда в жизни не обратилась. Даже если бы мы с голоду умирали, — без всякого выражения проговорила я.
— Я была так счастлива, — прошептала подруга. — Первые годы в Филадельфии прошли очень трудно, я только недавно узнала, как прекрасна может быть жизнь. С кузиной разве жизнь была! Не спорю, Джулиана и меня любила, и Руди, и мне до сих пор нравится бывать у нее, но Гарри я просто терпеть не могла.
— А мне он показался довольно милым человеком, с радостью помогать бросился.
— Нельзя судить о человеке по одному телефонному разговору. Он всегда бегал от бедной Джулианы, позорил ее, и все только потому, что она не могла родить ему ребенка. Из-за этого он и присутствие Руди в своем доме не слишком одобрял.
— Но он сказал, что Руди — просто прелесть и что он его очень любит.
— Чепуха! Да ладно, это никакого значения теперь не имеет. Джулиана оставила его. И ничего удивительного. Я всегда старалась ради Руди, пыталась дать ему самое лучшее. Сперва работала на одного знаменитого кутюрье из Вены, ты же знаешь, как мне всегда нравилось придумывать всякие новые модели. И мне удалось добиться определенного успеха, в итоге я даже его партнером стала. А потом снова вышла замуж.
Я кивнула, но внутри меня все горело от нетерпения. Анне хотелось поговорить о жизни, рассказать о себе, а я только о Бинге и думала. Но я не стала торопить ее: пусть выговорится. Она рассказала мне о встрече с ужасно богатым вдовцом Расселом Хопкинсом, который по уши втрескался в нее, предложил ей руку и сердце и все сокровища мира в придачу. Он немолод, но такой душка. Уж лучше быть любимой девочкой старика, чем рабыней молодого красавца. Она была так счастлива с ним. И с Руди он хорошо ладит, даже собирается послать его в Гарвард. Относится к Руди не хуже, чем к своей дочери Каролине.
— Я так счастлива была, — повторяла она снова и снова. — Расс считает меня ангелом небесным. Что он обо мне подумает, когда узнает об этом мальчике… Стивене… Бинге… как вы его там называете. Он сочтет, что я просто чудовище, отдала тебе своего родного ребенка!
— Не сочтет, Анна, я уверена, что нет. Он поймет, как тебе было тяжело, в какие обстоятельства ты попала. Поймет и простит тебя.
— Но у него столько влиятельных друзей в Нью-Йорке и Бостоне. Бостонцы все такие респектабельные люди, снобы, если уж на то пошло. Они не одобрят моего поступка, не должна я была отдавать одного из близнецов в аренду сразу после его рождения только потому, что не могла себе материально позволить содержать его.
Меня передернуло. Надо же, оказывается, она сдала мне Бинга в аренду! Я никогда не считала себя его приемной матерью и сейчас не могла переступить через это. Он мой и только мой.
Мы снова начали спорить. «Прямо как в старые времена», — хмыкнула я про себя. Анна всегда думала в первую очередь о себе, и за прошедшие годы ничего не изменилось.
Я умоляла, я упрашивала ее найти Руди и разрешить ему помочь брату. Она рыдала, сопротивлялась, временами злилась и кидалась на меня, словно фурия. «Какое я имею право разбивать ее мирную жизнь?! — вопрошала она. — Почему думаю только о том ребенке, которого усыновила? А о втором несчастном мальчике даже не задумываюсь? С него кожу заживо сдерут, а мне все равно».
Я отбивалась, напоминала о страданиях бедного Бинга, которые ни в какое сравнение не идут с тем, что придется перенести Руди. «Нет, нет, ни за что!» — повторяла Анна, и я бросалась на нее с рычанием, как самка, защищающая своего детеныша. Именно так я себя и чувствовала, так и вела себя. Орала. Наверное, мы всю гостиницу своими воплями на уши поставили, хотя, с другой стороны, вряд ли — итальянцы ведь не англичане, они частенько выходят из себя, и такие бурные сцены никого не удивляют.
— Послушай, Анна, если ты сейчас откажешься, то собственными руками убьешь Бинга, — сказала я. — Будешь повинна в смерти своего собственного сына.
Анна отпрянула назад, покраснела, потом побледнела. Бросилась на подушку, вцепилась в нее пальцами и принялась стучать каблуками по кровати, прямо как в кино.
— Ты животное!.. Сказать мне такое! Ты просто чудовище! Отвратительная тварь! Как ты можешь такое говорить! Хочешь свалить всю ответственность за Бинга на меня! Это несправедливо. Он все равно может умереть, даже если я разрешу эту операцию.
