Первым делом на него нахлынул страх. Грубый, первобытный, глубинный страх. На каком-то неподконтрольном уровне его подсознание и все клетки тела признали в Сорене того человека, который убил его, вонзил углеродный клинок в его сердце. И хотя он выжил, хотя нанес ответный удар и даже победил, первоначальный страх хранил свою ужасающую чистоту.
Но быстро на поверхность поднялись другие эмоции. Злость на монстра, который ударил его сына, чуть не убил этого замечательного мальчика, одно из двух его творений, способных – он в этом не сомневался – улучшить мир. Нечистое чувство собственного могущества, щекотавшее первобытную часть его мозга в желании пустить корни, получать удовольствие и главенствовать. Уверенность в том, что Сорен владеет информацией, которая может им помочь. И внутренний голос, напоминавший ему о ставках в игре.
Самое неожиданное и самое неприятное – жалость. Что-то в нем сочувствовало той оболочке, которая стояла перед ним обнаженная и дрожащая.
– Привет.
Он закрыл дверь и поставил стул. Обычный стул со спинкой из перекладин казался в этой бледной тюрьме совершенно не на месте. Отчасти поэтому Купер, конечно, и принес его сюда. Поцарапанный деревянный стул – мебель, которую обычно никто не замечает, – здесь словно обретал особый смысл. Купер провел рукой по перекладинам и сел.
– Ты наверняка не ожидал увидеть меня еще раз, – сказал он.
Сорен молча смотрел на него. Все его манеры имели какую-то рептильную простоту. Благодаря в первую очередь этому он и смог одолеть Купера. Тело любого другого человека выдавало его намерения, но восприятие времени Сореном означало, что намерений у него практически нет.
«Вспомни тот ресторан. Только что ты обедал с детьми, а через секунду – крики и брызги крови. И Сорен, с таким же бесстрастным лицом, анализирует движения второго охранника и вонзает нож так, чтобы нанести максимальный ущерб.
Он убил двух охранников, рассек тебе руку, воткнул нож в сердце, и лишь единственное его действие ты предвидел – удар, погрузивший Тодда в кому».
– Знаешь, где ты?
Ничего в ответ.
– Насколько я понимаю, ты человек не очень общительный, – сказал Купер. – Но все же мы сможем лучше взаимодействовать, если ты начнешь говорить.
Ничего в ответ.
Купер откинулся на спинку и забросил ногу на ногу, рассматривая человека перед собой. Бледная кожа и ровный пульс, хотя и учащенный, судя по показаниям монитора у двери снаружи. Руки не дрожат. Зрачки не расширены.
«Может быть, мы потеряли связь с реальностью? Эта камера вполне могла свести с ума и обычного человека, что уж говорить о Сорене».
На левой голени у него был шрам, заживающий, но все еще сыроватый. Неудивительно: во время их последней встречи Купер наступил ему на ногу с такой силой, что большая берцовая кость треснула и, проколов мышцы и кожу, вылезла наружу.
– Я смотрю, тебя подлечили. – Купер с самодовольной ухмылкой показал на шрам.
Мышцы вокруг глаз Сорена дрогнули, ноздри раздулись. Едва заметная реакция, но достаточная, чтобы Купер ее уловил и стал наращивать свое преимущество.
– А что насчет руки? Теперь дрочишь левой, ведь на правой я переломал тебе все пальцы?
И опять чуть раздувшиеся ноздри, потом снова отсутствие какой бы то ни было реакции.
– Я знаю, ты меня понимаешь, – сказал Купер. – Показывать не показываешь, но до тебя доходит. Так что давай-ка облегчим наше общение. Садись.
Несколько секунд Сорен стоял неподвижно, затем подошел к краю койки и сел. Игра мышц была всегда выверенной, каждое движение было изящным.
«А как иначе? У него на это в одиннадцать раз больше времени, чем у обычных людей».
– Ну, так с чего начнем? – Купер сплел пальцы на затылке. – Ты в Новой Земле Обетованной. Должен тебе сказать, что с каждым днем, после того как я надрал тебе задницу, ситуация в мире улучшалась. Сначала НЗО и Соединенные Штаты пришли к соглашению, и армия отступила, не произведя ни одного выстрела. Потом в качестве жеста доброй воли Эрик Эпштейн привел в действие все свои огромные ресурсы. В прошлый четверг был застрелен Джон Смит – он мертв.
Купер, хотя и изображал самоуверенную легкость, ни на мгновение не сводил глаз с лица Сорена. Отметил его участившийся пульс, затрудненное дыхание, слабый румянец на щеках и блеск в глазах. На миг Сорен показался Куперу почти что человеком.
«Поймал тебя».
Одно дело было знать, что Смит и Сорен учились в одной академии, слышать слова Шеннон об их дружбе. Но Купер понятия не имел, насколько важными для Сорена оставались детские впечатления. Главная цель его сегодняшнего упражнения состояла в том, чтобы выяснить это.
«Теперь ты знаешь. Оказывается, у этого психопата со стеклянными глазами и в самом деле есть люди, которые ему небезразличны. Пусть он посидит, осмыслит свою утрату».
– В общем, много чего случилось. Очень много. Но ты уже понял, в каком направлении развиваются события. Кризис преодолен, революция закончилась, все радуются. В данный момент мы производим зачистки. Я тебе рассказываю об этом, чтобы ты мог обдумать свое положение.
У Купера возникло искушение продолжать давить и дальше, но основы методики допроса предполагали, что допрашиваемый должен переварить информацию, после чего разговор с ним пойдет легче. Купер встал и потянулся.
– Мы еще это обсудим. Когда я приду снова, ты можешь либо начать сотрудничать, либо отказаться. Если откровенно, то меня твое решение не очень волнует… правда, в клетке-то сижу не я.
Он поднял стул и шагнул к двери.
– Постой, – раздался голос за его спиной, и только теперь Купер понял, что прежде в его присутствии этот человек не проронил ни звука.
Он повернулся:
– Да?
– Знаешь, что я делаю в клетке?
– Судя по тому, что я видел, практически ничего.
– Я переживаю счастливые мгновения. Снова и снова. Вроде того, когда ты умер. – Сорен говорил ровным голосом, глядя пустыми глазами. – Рядом с покалеченным сыном, которого ты не смог защитить.
На лице Купера появилась улыбка.
Он развернулся от бедра, поднял стул и ножками обрушил его на голову Сорена. Тот от удара покачнулся, его руки в тщетных поисках опоры метнулись назад. Он упал с кровати и тяжело ударился об пол, а Купер тем временем шагнул вперед, держа стул обеими руками. Он поднял его повыше, уже представляя дальнейшее: жестокий удар, потом еще один, и еще, и еще, деревянные ножки разрывают кожу на шее Сорена, ломают трахею, спазмы и паника постепенно сходят к судорогам…
«У Сорена время задержки составляет одиннадцать целых и две десятых.
Тебе потребовалось, может, полсекунды, чтобы замахнуться стулом. А для него это – шесть секунд. Целая вечность для схватки. Но Сорен и не шелохнулся.
