– Потом Селия за десять секунд соорудила из двух молоденьких деревьев и наших курток носилки, и мы потащили тебя к проходу. Это ты помнишь?
Я задумываюсь, пытаюсь вспомнить, мотаю головой.
– Значит, ты тогда уже отрубился. В общем, мы прошли через проход и стали лагерем прямо там, куда он нас вывел. Здесь с тех пор и стоим, ровно там же, где десять дней назад.
– Десять.
– Селия послала Адель за Арраном, и он стал сразу готовить противоядие. Магия пули состояла в том, что она сама находила дорогу к твоему сердцу. А яд был обыкновенный, правда, очень сильный. – Габриэль еще что-то рассказывает о яде, но я уже не слушаю. Он умолкает, потом говорит: – Тебе надо поспать.
Но я не хочу спать, не хочу возвращаться в камеру. Я говорю ему:
– Плохие сны.
Я закрываю глаза и чувствую, как он нежно убирает с моего лба волосы. Он говорит:
– Я останусь с тобой.
Я хочу сказать ему спасибо, открываю глаза и сразу встречаю его взгляд. В его глазах стоят слезы.
Я хочу, чтобы это было правдой
У меня три новых шрама, они прямые, как стрела, и очень аккуратные – Селия поработала, сразу видно. Раны почти зажили, но проходит еще четыре дня, прежде чем я начинаю вставать и тихонько ходить по лагерю. А мы уже в лагере. И вырос он, похоже, вокруг меня. В нем есть люди, которые мне знакомы, и те, чьих лиц я не помню.
Я сижу и смотрю, как тренируются новенькие. Мне холодно, я поглубже засовываю руки в карманы куртки. В каждом лежит по пуле. Первая охотничья пуля, которую Маркус вырезал из моей спины в Женеве, медная, с прозеленью, вторая, которую выковыряла из моей груди Селия, красновато-коричневая. Вес и размер у них одинаковые. Я ждал, что магическая пуля окажется вроде как живой, будет вибрировать у меня в руке наподобие Фэйрборна, но она похожа на всякую другую пулю: просто мертвый кусок металла. Может быть, она оживает только когда попадает кому-то внутрь, чует кровь. И я понимаю, что человек, который выковал Фэйрборн, не был добрым; Уолленд вот изготовил магическую пулю, а его магия злая.
Ко мне подходит Несбит, садится рядом. Он тоже исцелился – по крайней мере, рука у него точно зажила. Но сам он стал другим: погас, потишал как-то.
Минуту спустя он говорит:
– Я ухожу.
– Уходишь?
– Отсюда ухожу и из Альянса тоже. Совсем ухожу.
Это меня не удивляет, я всегда считал, что он с нами только из-за Ван. Но мне будет его не хватать, да и всему Альянсу тоже: он хороший боец и лучший среди нас следопыт.
– Куда?
– Домой. В смысле, в Австралию. Давненько я там уже не был. – Он усмехается. – Черт, в последний раз, когда я там был, ты даже еще не родился.
Я, как обычно, не знаю, что сказать. Несбит добавляет:
– Я не буду по тебе скучать.
Я улыбаюсь и толкаю его плечом.
– Я тоже.
Мы еще минуту сидим молча, потом я спрашиваю:
– Когда едешь?
– Скоро. Не могу больше здесь. Пора переменить место. – Потом он тихо добавляет: – Я, конечно, хочу, чтобы Сол и все его злыдни-подручные сдохли, но… один я не могу, без Ван, в смысле. Я…
Он качает головой, трет ладонью глаза и так и не заканчивает, что хотел сказать.
Утром мне наконец становится лучше. Мои целительные способности восстанавливаются, и к полудню я полностью излечиваю себя, ощущая в процессе приятную щекотку. Это действительно здорово.
Я говорю Габриэлю:
– Я снова могу лечиться. Так же, как раньше.
– Хорошо.
– Я тут подумал. Насчет амулета и всего прочего. Я пойду за ним.
Габриэль хмурится.
– Я и не думал, что ты обрадуешься, но все же, согласись, это разумно. Если амулет сработает, я буду защищен. Я не хочу умирать. Я думал, что ты тоже этого не хочешь.
– Есть и другие способы избежать смерти.
– Ты все еще думаешь об уходе. Как Несбит? Тоже поедешь в Австралию?
– По-моему, тебе тоже стоит подумать над моим предложением. Подумать по-настоящему. Поехать можно куда угодно. Неважно, куда именно, главное, подальше от этой войны.
– У меня такое чувство, что война найдет меня где угодно.
– Ты всегда так говоришь, но ведь ты еще не пробовал. Ты уверен, что они будут искать тебя. И найдут. Но, может быть, и нет?
– Мой отец менял место каждые три месяца.
– То твой отец, а то ты.
– Со мной будет все то же самое, я знаю. – Я вспоминаю Маркуса, его логово, и то, какой покой там царил, и как мне нравилось быть там с ним. При этом он никогда не мог расслабиться по-настоящему. Перестать бежать. Но даже так он продолжал бы скрываться от них еще много лет. Это я затащил его в Альянс. Это из-за меня Маркус умер. Анна-Лиза его застрелила, а я привел его в Альянс. Я просил его о помощи. И он тоже кое о чем меня попросил.
Я говорю Габриэлю:
– Мой отец сказал, что я должен убить их всех.
– Тебе одному решать, что делать со своей жизнью. Он не должен был этого говорить.
– Часть меня – это он, Габриэль. Отчасти мы с ним одинаковые, и я чувствую, что эта часть меня хочет убить их всех, хочет мести, по полной. Без всяких полумер. Но другая моя часть, Белая, логическая, говорит… что убийства приведут только к новым убийствам и что это никогда не кончится.
– И отцовская сторона тебя выигрывает этот спор, но и материнская никогда не сдается.
Я качаю головой.
– Я не знаю, как бы она посмотрела на все это. Белые Ведьмы всю жизнь ей отравили, не хуже, чем мне.
– И значит?..
– Значит, я собираюсь отравить жизнь им.
– А если бы Анна-Лизы не было с ними, что бы ты решил тогда? Это все опять из-за нее?
Я трясу головой.
– Ее я ненавижу и хочу, чтобы ее судили за убийство моего отца. Но дело тут совсем не в ней. Я все равно поступил бы так, даже если бы ее не было. Даже если бы она уже умерла. Я хочу, чтобы войне пришел конец, чтобы пришел конец Солу и всем, кто за одно с ним.
– Но ты можешь не суметь убить их всех, Натан. Ты же не всесилен. И ты только один. А у Сола целая армия.
– Неважно, какой величины у него армия, если я буду неуязвим.
– Война приносит страдания, Натан. И не только физические. Она портит тебя. Она всех портит.
– Даже тебя?
– Конечно, даже меня. Ведь я убивал. Я видел, как умирали наши друзья. Ты чуть не умер у меня на руках, и мне от этого так больно… и я вижу, что больно и тебе.
