И тотчас услышал выстрел, третий по счету. У него появилось тоскливое предчувствие, что, сколько бы раз он ни переместился, столько же раз внизу и пальнут. С собственной персоной это связывать не хотелось, но уж как-то само выходило…
— Шорох! — крикнули там же, внизу.
Голос, проскакав через тридцать четыре лестничных марша, стал едва узнаваем, однако Олег его узнал. Единственный голос, который он не мог спутать с другим.
— Шорох, ты здесь?! Шо-орох!! — позвала Ася.
— Да-а!.. — заорал он.
— Все в порядке!.. Спускайся!..
Олег с недоверием посмотрел на створки лифта и пошел пешком. Пролет у выхода на первый этаж был перегорожен — прямо на ступеньках, спрятав лицо в полы задравшейся ветровки, лежал какой-то мужик. Рядом, облокотись о перила, мирно покуривала Прелесть.
— Иди, не бойся, — сказала она. — У товарища сиеста.
— Это он стрелял? Кто он?
— Фамилию узнать не успела. «М-52», и все. А на счет стрельбы… показалось тебе. Иди, иди, Шорох, у тебя же операция. Я пока тут побуду.
— Что за проблемы-то? — спросил Олег.
— Проблем нет, — ответила Ася, выпуская дым. — Пять зарядов, и мы с ним друзья навеки. Видишь, как его забрало? Даже не дышит…
Шорохов осторожно переступил через тело и направился к выходу.
Себя он заметил сразу. Молодой человек, изможденный и потому кажущийся гораздо старше своих двадцати семи, допил темную жидкость и швырнул бутылку на газон. После этого он тупо посмотрел вперед и взял сигарету — семнадцатую или восемнадцатую по счету.
Олег прошел мимо двойника и обронил:
— Не отсвечивай тут…
Он надеялся, что рассмотреть их никто не успел. Со стороны это должно было выглядеть забавно: два велико-возрастных близнеца-идиота в одинаковой одежде, с одинаковыми прическами и даже с идентичной небритостью.
Удаляясь, Шорохов чувствовал затылком внимательный взгляд двойника и, чем ближе подходил к скамейке, тем яснее вспоминал, как сам стоял возле дома и следил за двойником, идущим на контакт с нарушителем.
Еще через несколько шагов — Олег как раз поравнялся с дырой над воротами — это воспоминание сформировалось окончательно и стало потихоньку вытеснять первое. Теперь Шорохов точно знал, что так все и было: из подъезда вышел неотличимый от него мужчина, бросил ему «Не отсвечивай…», затем присел на лавку рядом с седым и, поговорив минут десять, махнул оттуда рукой. Впрочем, ранняя редакция этого эпизода не исчезла, а осталась и умудрилась ужиться с поздней — той, в которой не было никаких двойников, а было лишь удавшееся вторжение. Олег решил, что одно из этих воспоминаний придется скорректировать.
Подойдя к скамейке, он спокойно нагнулся и достал из-под нее обломок красного кирпича. Там же, в траве, валялся длинный ржавый гвоздь — Олег выкинул и его.
— Чудесная погода… — заметил он, усаживаясь справа от Седого.
Тот густо покраснел, собрался было вставать, но передумал и, потеребив газетку, пробормотал.
— А я вас давно приметил. Все сомневался: за мной, не за мной… Знающие люди говорили, что мне не позволят этого сделать. Но я должен был попробовать. Да… я должен был.
— Я тоже должен… Такая уж работа. — Шорохов закурил и посмотрел на Седого. В глазах у нарушителя читалась интеллигентская покорность — не человеку, даже не обстоятельствам, а судьбе. Хотя в данном случае все это совпадало. — Если бы у вас что-нибудь получилось, — продолжал Олег, — вы бы уже сейчас были не с протезом, а с живой ногой… Извините… И вы бы сюда не прибыли — пропала бы сама причина.
— Не надо путать меня парадоксами! — резко ответил Седой. — Вот! — Он звучно постучал себя по колену. — Вот моя причина! И если я ни на что не способен, вам-то здесь зачем находиться? Чему вы собрались препятствовать?
— Препятствовать? — удивленно переспросил Олег. — Вовсе нет. Предупредить о наказании, не более того. Дома вас ждут крупные неприятности. Плюс кое-какие манипуляции с вашей памятью.
— Наказание… — усмехнулся Седой. — Вы еще рассуждаете о наказаниях… Но за что же? За тщетную попытку?! Или… вы хотите сказать, что прошлое невозможно изменить теоретически?
— Я хочу сказать, что мы этого не допустим. Даже теоретически, — подчеркнул Шорохов.
— Но бывают же исключения… Бывают! Или я недостоин? Менее достоин, чем другие?
— Ничего личного, только работа… — Олег обнаружил, что цитирует какого-то среднего актера из весьма среднего блокбастера, и, отведя взгляд, ненароком наткнулся на газету. — Ваш сын…
— Что мой сын?… — встрепенулся мужчина. — Что — «сын»?!
— Лет примерно через семь вот этот парень, — Шорохов показал на бегущего за мячом подростка, — выпьет с друзьями и полезет в баре кого-то защищать…
Нарушитель посмотрел на самого себя в десятилетнем возрасте и вытер платком лоб.
— Его привезут в Склиф с ножом в печени и положат на операционный стол уже мертвого, — сказал Олег. — Вам пятьдесят? Вы перебрали тридцать три года… И дай вам бог еще. А ему, здоровому и веселому, осталось только семь. Он не успеет.
— Что?… Завести сына? Что вы про моего сына?…
— Вы этого, к сожалению, не узнаете. Но он, поверьте, он нужен… — Шорохов опустил глаза. — Нужен человечеству.
Нарушитель ошарашенно замолчал, потом выдавил:
— Угостите меня, пожалуйста…
Олег протянул ему последнюю сигарету и дал прикурить.
— Но почему так жестоко?… — прошептал Седой.
— Инвалид в чужую драку не полезет. Да и в бар он с друзьями вряд ли теперь пойдет… Извините… — повторил Олег.
— Ведь можно же как-то иначе… Спасти, предотвратить… Тысячи вариантов. Миллионы!
— Этот признан идеальным, — проклиная себя, сказал Шорохов.
— Кем признан?! — взвился мужчина. — «Идеальный вариант»?! Кто эти варианты выбирает?… Кто проверяет?… Кто их утверждает, в конце концов? И откуда у него такая власть?!
— Слишком много вопросов.
Олег подумал о том, что, будь вопрос только один, найти адекватный ответ оказалось бы труднее. А еще о том, что такая же мысль может посетить и нарушителя.
— Я постараюсь, чтобы санкции были минимальными, — проговорил Шорохов. — Ни о чем не жалейте и не ищите в прошлом справедливости — оно такое, какое есть.
Олег поднялся и, махнув рукой двойнику, пошел по тропинке. Тот обогнул корпус и отправился к метро. Седой тоже покинул скамейку и поплелся прочь. Колли уже достаточно раззадорилась, и в ее лае все чаще слышались визгливые нотки…
Шорохову следовало проконтролировать и роковой укус, и отправку нарушителя, но он даже не обернулся. Возможно, потом Седой и пожалеет, но сейчас, расчувствовавшись и поддавшись звенящему настроению момента, он все сделает как надо. Точнее, не сделает ничего.
